Сокрушитель

Лукина Любовь Александровна

— У тебя там не перельется? — спросил Василий.

— Да нет, рано… Ты слушай… И с дрожжами выкрутился. Вон видишь, проводки такие пушистые, слева? Серым светятся… По ним обычно эти ползают… ну вроде улиток, только побольше. Налет счишают. Так вот улиток этих погнать, а налет — соскрести… Я тебе говорю: лучше всяких дрожжей! Бродит — как зверь! А с трубами я еще раньше приметил. Одни — горячие, другие — холодные. Что еще надо? И вот выгнал я, Вась, первый литр… — Голос Пузырька предательски вильнул. — Гордый хожу — как черт! Ведь куда законопатили, ты подумай! А я и здесь гоню! В школе учил небось? Человек —

это что? Это звучит гордо! Погоди, вроде пакет перекосило…

Он отложил колпачок в воздух над кабелем и зашлепал к аппарату. Василий с невольным уважением оглядел многочисленные хитрые трубки и змеевики, оплетавшие светоносную рощицу на манер повилики.

— Но одному пить, — вернувшись, сокрушенно продолжал Пузырек, — не дело… Нет, не дело. Ну примешь, ну… Для себя, что ли, старался? Для людей ведь всю жизнь, понимаешь, Вась, для людей! Мартышки эти не пьют… Трудно было, чего там…

— Ну ты, я гляжу, мужик отважный… — Василий только головой покрутил. — А вдруг отраву какую-нибудь выгнал бы вместо водки?

Пузырек помолчал, сложив губы в скорбной многомудрой улыбке.

— Рисковал… — признал он чуть ли не с удовольствием. — Конечно, рисковал, чего уж говорить… Так а дома? Не рисковали, что ли?.. Помню, работал это я на центральном рынке, и собрались мы раз в бендежке у Борьки, у слесаря нашего… Была у нас на троих бутылка спирта. А покупали, конечно, с рук… Во-от… Выпили мы, значит, по первой — и стали слепнуть…

— Как? Совсем? — всполошился Василий.

— Ну, не то чтобы совсем… Спичку зажжешь, поднесешь к глазам — огонек вроде видать. Хотя и смутно…

— А как же вы до телефона-то добирались? Вслепую?

— Да телефон — что телефон? Мы так подумали-подумали… Терять вроде нечего? Нечего… Ну и добили эту бутылку на ощупь.

— А потом?

— Ну, потом… — Пузырек шевельнул в затруднении пальцами. — Потом вроде как развиднелось… Помолчали, задумчиво свесив головы.

— Да, — молвил со вздохом Василий. — Эго по-нашему… Ну а здесь-то как? Не гоняют?

— Еще как! — оживившись, вскричал Пузырек. — Ты, Вась, не обижайся, но надзорки эти вреднее вас, ментов, будут. Трех месяцев не проходит, чтобы они мне аппарат не раздолбали! Выйду из дому, прихожу — все в порошок… Даже порошка не остается! Ну я что тогда?.. Иду в «конуру», опять бак соображаю, змеевичок… И по-новой! Меня-то самого, понятно, не трогают. Тут так: руки не распускай — и не тронут…

— И конкурентов нету?

— Где? Здесь? — Пузырек презрительно скривился. — Знаешь, честно тебе, Вась, скажу: народ здесь подобрался…

Настырности в них — ну никакой! Белено долбать — долбают, и то через пень-колоду…

— А сам не долбаешь?

— Вот еще! Когда мне долбать? Да и на кой пес? Я ж с них, с лодырей, плату чем беру? Либо тюбиками, либо хреновину какую полезную где-нибудь оторвут. Камушек вон удобный притащили.

— Ну и работенка тут у вас! — не выдержал Василий. — Не ломать — так курочить…

— Ну это ты зря, — миролюбиво заметил Пузырек. — Дома таких работ тоже полно. Лесорубы, шахтеры… Или, скажем, взрывников возьми…

— Так там-то — со смыслом!

— А вдруг и здесь тоже?

— Ну не знаю, — помрачнев, сказал Василий. — Не по мне все это… «Хрущобы» на потолке, люди вверх ногами… Вот найду Ромку — и будем как-нибудь отсюда

выбираться.

— Не-а! — Пузырек решительно помотал головой. — Не захочет.

— Кто? Ромка?

— А вот попомни мои слова! Я людей насквозь вижу. Сколько их тут при мне поприбывало — ни в одном не ошибся. Ромка — эт-то, знаешь, орешек. Погоди, он еще тут всем даст прикурить… Э! А пакет-то! — спохватился он. — Заварить — заварил, да так в кошелке и оставил…

Пузырек снова вернулся к аппарату, достал из висящей на растяжках плетенки тугой прозрачный бурдючок и небрежным движением метнул его в черный, зияющий посреди стены пролом. Судя по раздавшемуся из темноты смачному шлепку, таких бурдючков там уже скопилась целая груда.

— А убежать, значит, так никто и не пытался? — спросил Василий.

— Ну а как тут бежать? Дальше потолка не убежишь. Ну сам подумай, Вась! Василий подумал.

— А если скоком попробовать? Может, какой-нибудь наружу выводит?

— Так тебе домой или наружу? — спросил Пузырек, присаживаясь рядом. — Наружу у нас все Клавка рвалась… Так что насчет скоков — это ты к ней. Только не сейчас. Сейчас она на тебя в обиде…

— На меня?

— А то на кого же! — Пузырек тихонько засмеялся, покручивая головой. — Она тебе: «Вва! Вва!» — а ты за пистолет! С ней чуть родимчик не приключился. Ну, в «конуре», когда пугали вас…

— Вон оно что… — пробормотал Василий. — А зачем ей наружу надо?

— Ну как… Чтобы, значит, хозяевам про все наши безобразия доложить. А заодно и самим им чертей выписать… Все скоки, почитай, перепробовала. Ну и сунулась однажды… — Пузырек снова засмеялся. — То ли грузовой он был какой, этот скок, то ли просто испорченный, а только выскочила из него Клавка — под ноль стриженная! Брови — и те выбрило! Теперь вот обрастает…

Василий задумчиво подвигал челюстью.

— А в тарелке выбраться не пробовали? Пузырек посмотрел на него с любопытством

— Так ты что, серьезно бежать собрался? Василий хотел ответить, но не успел, потому что к Пузырьку пришли

ГЛАВА 11

Вошел и пробка в потолок.

Александр Пушкин

Слава Богу, что колпачки в этот миг оказались пустыми, а то бы Василий зелье расплескал наверняка. Сам он уже раза три, чтобы не соврать, пользовался скоком, но пользоваться — одно, а вот наблюдать такое со стороны. Вполне естественно, что Василий вздрогнул и отшатнулся, когда неподалеку от световодов возник собственной персоной лопоухий стриженый Ромка.

На ловца и зверь бежит!

Аналогичная простынка, перекинутая через плечо и перехваченная по талии обрывком провода. В руке — бугристый, словно набитый картошкой, серый пластиковый мешок Физия у Ромки была очумелая и ликующая. Увидев Василия, он замер — но лишь на секунду.

— А, Вася — расслабленно, чуть ли не покровительственно молвил он — Ну ты как? Обживаешься?

Откуда-то вдруг взялись осанка и царственная, прах побери, небрежность в движениях.

— Ну чего притащил, чего притащил? — добродушно заворчал Пузырек. — Я ж тебе сказал: по первому разу всех пою бесплатно. Вот завтра — хренушки, а сегодня — гуляй… Правило у меня такое.