Сокрушитель
Шрифт:
— Ай-ай-ай-ай-ай… — потрясение выговорил он наконец и поднял на собеседников слегка округлившиеся глаза. — Странно, как это мне раньше в голову не пришло… Вот, послушайте. Кто виноват, что мы оказались здесь? Владельцы летающих блюдец, не правда ли?.. — Сократыч честно сделал паузу и, не услышав возражений, продолжал:
— А кому мы наносим урон? Хозяевам, так ведь? Иными словами, с нашей стороны будет вполне резонно предположить, что хозяева имеют право требовать с виновников (то есть с владельцев летающих блюдец) компенсации за наносимый нами ущерб И если размер компенсации
Весьма довольный собой, Сократыч потянулся за следующей капсулой.
— Так эти… на тарелках… — ошарашенно проговорил Ромка. — Они что, совсем глупенькие, что ли? Прилетели бы разок, посмотрели…
— Возможно, им дешевле заплатить штраф, чем добиваться справедливости, — тонко заметил Сократыч. — Такое и у нас, согласитесь, случается. Причем сплошь и рядом — вот Василий не даст соврать…
Василий мотнул отяжелевшей головой, словно стряхивая наваждение.
— Сократыч! — проскрежетал он. — Я ж тебя о чем спросил? Я тебя спросил, когда прилетают тарелки. И все! А ты мне тут плетешь про хозяев… и про этих…
— Да, действительно. — Дедок смутился. — Вы здесь уже сколько? Три дня? Ну вот, стало быть, еще денька через три можно уже садиться в засаду… Желательно где-нибудь возле «конуры». Хотя, честно предупреждаю, зря вы все это затеяли, Василий.
— Ну это мы еще посмотрим, — буркнул тот. — Значит, через три дня в ночь… А тарелки каждый раз кого-нибудь привозят?
— Не-ет, — сказал дедок. — Если бы каждый раз — тут бы уже повернуться было негде. Чаще всего — сядет, постоит и улетит снова.
— Люк открывает?
— Если привезла новичка — обязательно!
— И сразу закрывается?
— Да.
— Понятно… А сами открыть не пробовали?
— Открыть — нет. Но разломать — пытались.
— И чего? — с интересом вмешался Ромка.
— Да ничего. По-моему, Рома, вы единственный, кому удалось оторвать от летающего блюдца хотя бы одну деталь.
Ромка остался весьма доволен услышанным. Минута прошла в молчании.
— Та-ак… — С угрюмой решимостью Василий снова поскреб щетину. — Ну, спасибо тебе, Сократыч… Что-то я тебя еще хотел спросить… Да! Не знаешь, чем тут бреются?
— А световодом, — любезно объяснил дедок. — Вон тем — тоненьким, сереньким, с краешку… Сейчас покажу.
Все трое встали и приблизились к стройным, улетающим ввысь стволам, неспешно расплескивающим радужные волны. Серенький световод был тонок, как струна, и не сразу различим.
— Вот, — сказал дедок Сократыч. — Не бойтесь, кожу не прорезает, а щетину снимает идеально. Единственная трудность заключается в том, что все приходится делать наоборот: так сказать, не бритвой по лицу, а лицом по бритве… Ну, ничего. Со временем привыкнете.
Лика медитировала. Сложив ноги кренделем и выпрямив спину, она парила над черным бревном кабеля и, омываемая волнами приглушенного полусвета,
Несколько секунд Лика пребывала в неподвижности, потом медленно повернула голову и с величественным недоумением взглянула на пришельца. Запросто можно было подумать, что узнала она его не сразу.
— Ну и как там у них? — полюбопытствовал Ромка. Лика вздохнула, уперлась ладонями в воздух и расплела ноги. Села по-человечески, улыбнулась.
— У кого?
— Ну… у хозяев там… Снаружи.
Лика помолчала, загадочно на него глядя.
— Все будет хорошо, Рома. Я спрашивала о тебе, и они сказали, что все будет хорошо…
В этот раз на Лике была коротенькая белая туника, охваченная поверху еще более короткой безрукавочкой, плетеной на манер рыболовной сети, но только с кисточками, узлами и прочим выпендрежем. По белоснежным складкам порхали цветные блики. Ромка ухмыльнулся.
— Слушай, — сказал он. — Вот ты говоришь: хозяева там — сияние… А на фиг им тогда летающие тарелки? Раз сияние…
— Тарелки — это не для них, — кротко пояснила Лика. — Это для нас. Сами они, конечно, прекрасно обходятся и без тарелок.
— Ага… — озадаченно пробормотал Ромка. Похоже, у Лики, как и у Сократыча, на все был готов ответ. — Слушай, — сказал он, — а ты сама в «конуре» что-нибудь измыслить пробовала?
Лика выпрямилась и недоуменно свела брови.
— Что значит — пробовала? Прости, Рома, но это даже как-то… обидно. Одну мою работу ты вроде бы и сам видел… Не то чтобы я придавала этому большое значение, но иногда, знаешь, хочется поразмяться, вспомнить прежние навыки… Я, видишь ли, работала художником-декоратором в драматическом театре…
— А! — догадался он наконец. — Это та кровать, что ли? Поня-атно… Декорация! А я никак не врублюсь: чего такая жесткая! А картинки уже не рисуешь?
Лика встала с оскорбленным видом, но вгляделась в простодушную Ромкину физию — и успокоилась.
— Нет, ты просто прелесть, — промолвила она, снисходительно улыбнувшись. — «Рисовать картинки» — надо же! Хотя, с другой стороны, ты прав — картинки я уже не рисую. Хозяева подарили мне иные возможности, о каких я раньше и мечтать не смела… Теперь я работаю мысленно, Рома. О своих беспомощных акварельках мне сейчас и вспомнить стыдно…
Ромка озадаченно почесал слегка опушившийся затылок. Живописью и всякой там прочей скульптурой он никогда не интересовался. Вообще в смысле искусства кругозор лопоухого хулигана был ограничен стенами дискотек.
— А дедок говорит, что хозяева тарелки на стороне нанимают, — сообщил он, чтобы хоть как-то поддержать беседу.
— Господи, — сказала Лика, в изумлении глядя на Ромку. — И ты общался с этим ненормальным?
— Ну а чего? — сказал тот. — Дедок прикольный…
— Боже мой, «прикольный»! — С притворным ужасом Лика возвела глаза к мерцающей в высоте радужной паутине. — И какую же, интересно, гадость он придумал про хозяев на этот раз?