Сокрушитель
Шрифт:
— Дедок пробовал, — гордый своей осведомленностью сказал Ромка. — У него койка железная не вышла, ну и он давай ее это… уничтожать. Поддается, но медленно, трудно… Даже, говорит, измыслить ее было — и то легче. Ну он и плюнул.
— А кукла? Кажется, вы так ее назвали?.. Для начала Ромка огляделся — нет ли поблизости Леши.
— Только тихо… — предупредил он, понизив голос. — Значит, Леша Баптист… Кляпов вздрогнул.
— Почему баптист?
— Баб тискает, — пояснил Ромка. — Он, короче, дома с ними позапутался, ну там с женами со всякими…
Кляпов испуганно вскинул слабую руку.
— Я понял, — мертвым голосом сообщил он. — Пигмалион и Галатея…
— Чего-чего? — поразился Ромка, но Никита его не услышал. С изжеванным переживаниями лицом он тоскливо смотрел на свои босые косолапенькие ступни.
— Скажите, — выдавил он наконец, — а в этой, как вы говорите, «конуре»… что-нибудь съестное намыслить можно?
— Пожрать, что ли? Так давай я тебе сейчас во-он тот камушек долбану! Мне это — как два пальца!
Никита боролся с собой. По худому горлу его медленно прокатился кадык.
— Нет, — сказал он наконец. — На это я не пойду…
Ромку разбирало любопытство.
— Слушай, — сказал он. — А чего ты их долбать боишься?
— Да вы взгляните! — с неожиданной страстью в голосе взмолился Кляпов. — Ну хотя бы вон на тот, с прогибом!
Ромка взглянул. Камушек как камушек. С прогибом.
— И чего? — спросил он, снова поворачиваясь к Никите Кляпову.
— Да это же произведение искусства! Внезапно глаза Кляпова, устремленные в сторону глыбы, стали такими беспомощными, словно их опять поразила близорукость. Ромка обернулся. Сияя серебряным своим балахончиком, к ним стремительной легкой походкой приближалась Лика.
— Поздравляю! — язвительно сказала она Ромке.
— С чем? — не понял тот. — Задаток Маше дал?
— Ну…
— С этим и поздравляю. Сидит у Пузырька. Если через три дня начнет плести — слава Богу. Большой хоть задаток?
— Н-ну… — Ромка в замешательстве показал ладонью высоту пригорка отваленных Маше капсул. — Вот столько…
— Ты бесподобен, — процедила Лика и, одарив обоих ослепительной улыбкой, пошла прочь.
Ромка хмыкнул и поскреб ногтями намечающийся ежик.
— Она… здесь живет? — услышал он совершенно идиотский вопрос Кляпова.
— Ну а где же еще?
— А из того, что я видел в доме… она тоже что-нибудь… измыслила?
— Кровать трехспальную видел? Ну вот это она.
— Я почему-то так и думал, — с облегчением проговорил Никита Кляпов. — Единственный предмет, на который приятно взглянуть. Только… — Он встревожился вновь. — Почему-то холодная, почти ледяная. И очень твердая.
— Так это ж не настоящая кровать, — с готовностью объяснил Ромка. — Просто декорация такая. Лика раньше художником в театре работала. Ну а это, значит, из какого-то спектакля кровать… Она ее так, не для спанья измыслила, а чтобы формы, говорит, не потерять…
— Понимаю… — Никита кивал, все еще глядя вслед Лике. — Это я вполне понимаю… Внезапно он осекся.
— Послушайте… — Голос его упал до шепота. —
— Все были, — сказал Ромка. — И она тоже. Бледный с прозеленью Никита закрыл глаза и долго их не открывал. Ромка даже встревожился.
— Э! — опасливо позвал он. — Ты чего? Никитз Кляпов заставил себя поднять веки.
— Как отсюда выбраться? — сипло спросил он.
— Куда?
— Обратно… Я не могу здесь больше…
Ромка ухмыльнулся, взял Никиту за локоть и подвел к проему между опорами, выводящему на площадь с пятиэтажкой. Из-за угла здания выглядывал округлый блестящий бок и крохотный лапоток посадочной опоры.
— Вон там, — сказал Ромка, указывая пальцем, — летающая тарелка стоит. А в ней два придурка — никак улететь не могут. Иди, третьим будешь… Да не бойся. Кукла Маша, говорят, наружу вообще не выходит.
— Ужасно. Ужасно… — бормотал Никита Кляпов, ковыляя по кварцево посверкивающей пустыне. — Видела… Все видела…
И хохотала вместе со всеми? Нет. Не может быть…
Торцовая стена пятиэтажки была уже совсем близко. Никита взял левее — так, чтобы между ним и домом оказалась летающая тарелка. Подобравшись клюку, остановился, прислушался. Внутри два мужских голоса вели неторопливый, навевающий жуть разговор.
— …борзота без понятий, — угрюмо излагал один. — За такой базар, я не знаю, нос по уши отрубить, а попробуй! Раковые шейки, мать иху! Щелчка отпустили — дня три буксовал. Кликуху свою еле вспомнил…
— Да… — со вздохом соглашался другой. — Вантажа тут нету. И хвостом бить — бесплатно… Первый помолчал сердито и заговорил снова:
— Нашли рогомета — камень долбать! Да я тяжелее стакана отродясь ничего в руках не держал! Если бы не пацаны, хрен бы я в шлюмку полез! Язушок пригнали. Так, мол, и так, без разборки не выпрыгнешь — отрихтуем на штыке…
— Здравствуйте, — робко сказал Никита Кляпов, ступая на трап.
Двое мужчин совершенно уголовной наружности повернули к нему головы. Никита содрогнулся. Особенно жуток был тот, справа — коренастый, с беспощадным рельефно вылепленным лицом. Убийца, да и только!
— Я, собственно… — молвил Никита Кляпов, продвигаясь еще на шажок по аппарели. — Я хотел узнать… нельзя ли мне с вами… Словом, мне очень нужно назад, на Землю!
— Ушел отсюда! — тихо и страшно выговорил второй уголовник, не сводя с Никиты волчьих желто-зеленых глаз. — Резко ушел!
— Что за дела, Крест? — Голос коренастого угрожающе рухнул на низы. — Хочет — пусть летит!
Не отвечая, тот, кого назвали Крестом, легко поднялся с корточек. Был он жилист, долговяз, а из одежды на себе имел только длинные и кривые шорты веревочного плетения. Стремительно шагнул к выходу — и Никита невольно отступил, сойдя при этом с трапа. Рука по старой памяти дернулась было к очкам и замерла на полдороге.