Сокрушительное бегство
Шрифт:
— Костер устроим. Прощальный.
— А зачем? — одновременно спросили джинн и Ольга.
— Создадим иллюзию сгорания аватары, то есть меня, с последующим отлетом моего… ну, этого самого… Как там его? Короче, освободившейся души в заоблачные дали с миссией бомбардировки драконьего яйца камнями и захвата контрольного центра малых и средних драконов.
— Как скажешь, — поспешно согласилась валькирия, пряча от меня свои зеленые глаза.
— Я за дровами, — выпалил джинн и, достав из кармана массивный колун, отправился
— Постой! — окликнул его я.
— Чего еще?
— Просто насобирай сушняка. Тихо. Своим топором ты все окрестности на ноги поднимешь.
— Этим, что ли? — уточнил джинн, подняв свой огромный колун над головой. И, молодецки ухнув, ударил им о ствол ближайшего карликового дерева.
— Пшиии… — сделал топор, сдуваясь.
— Такую вещь испортил, — опечалился джинн. И засунул уменьшившийся до размера носка колун обратно в карман, взамен вооружившись лобзиком. — Какие еще пожелания будут?
— Никаких.
— Вот и хорошо.
Когда джинн неспешной походкой скрылся за деревьями, я пожал плечами. Странный он какой-то…
— Что ты хочешь сжечь?
— Себя.
— Но… но… я думала…
— Понарошку, — успокоил я расстроившуюся валькирию. — Чтобы все подумали, будто моя душа уже там, готовит метеориты покрупнее и изучает драконий язык. Зачем нам погоня, правда?
— Угу.
— Вот и хорошо.
— Ляг, — попросила Ольга. — Я повязку сменю. — Растянувшись на ложе, я заложил руки за голову и сладко зевнул.
Обследовав рану, валькирия осталась довольна ее состоянием, но все же смазала ее какой-то бурой кашицей и приложила поверх зеленый лист подорожника.
— Иван, перевернись на бок.
Покончив с лечебными процедурами, Оля убрала в корзинку баночки с целебными снадобьями и перевязочным материалом, а поверх сложила пустую посуду.
— Поспи немного, — посоветовала она. — Наберись сил. Нам предстоит долгая и трудная дорога.
— Все будет хорошо, — пообещал я.
— Все будет хорошо, — согласилась она.
И ушла, оставив витающий в воздухе аромат своего тела.
Растянув в улыбке губы, я проводил ее взглядом, а затем блаженно прикрыл глаза, намереваясь немного вздремнуть.
— Куда сваливать?!
Вздрогнув от неожиданности, я распахнул глаза, с недоумением обнаружив нависшее надо мной дерево. Высохший и потрескавшийся ствол со свисающей лохмотьями корой, обломанные ветви, сгнившее корневище и ярко-зеленые пятна мха.
— Быстрее решай, — пробасило дерево. — Тяжело же.
— Ну… — Я попытался отодвинуться.
Из черного провала дупла высунулось темно-синее от натуги лицо джинна и повторило вопрос:
— Так куда положить?
— Туда, — указал я пальцем и облегченно перевел дух. Затрещав ветвями, дерево опустилось на орхидеи рядом с ложем.
— Маловато будет, — пробурчал джинн и отправился за следующей партией
«Хороший выйдет костер», — подумал я, засыпая.
ГЛАВА 19
Загадочный очкарик
Почему у тебя голова плоская?
Так бьют кто ни попадя…
Не… Когда бьют не попадя, то получают по пальцу… и тут уж у меня уши краснеют.
— Где я?
Этот вопрос невольно сорвался с моих губ, едва я открыл глаза, разбуженный доносящимися издали криками, в которых непритязательное ухо может уловить поползновение на некое подобие гимна.
Передо мной высятся сложенные один поверх другого стволы деревьев, с которых длинными размочаленными лохмотьями свисает потрепанная временем и безжалостным солнцем кора. Изломанные ветви хаотично топорщатся во все стороны, узловатые и корявые. Гнилые корни, некогда могучие, беспомощно смотрят в небо, роняя подсыхающую землю.
— Что за… — Я обернулся. Картина та же.
— Ау, Иван! Ты где? — донесся обеспокоенный женский голос из-за завала.
— Здесь, — сообщил я, продираясь сквозь бурелом.
— Что тут случилось? — подав мне руку, спросила Ольга.
— Не знаю, — ответил я, рассматривая сложенные штабелями вокруг ложа сухие деревья и теряясь в догадках. А затем вспомнил…
— Джинн-лесоруб!
Кажется, он несколько переусердствовал… своим лобзиком.
— Когда ты говорил про дрова и костер, я представляла себе все несколько иначе, — заметила валькирия.
— Я тоже, — чистосердечно признался я. И добавил: — Если это поджечь, будет видно и на луне… Эй, джинн!
Ответом мне послужило недовольное бормотание и последовавший за ним раскатистый храп.
— Умаялся, бедный, — пожалела Ольга. — Всю ночь, поди, таскал.
— Угу, — согласился я. — Ударник полупрозрачный. Или лучше сказать передовик плохо видимого фронта? Или… Что-то меня на сарказм потянуло. К чему бы это? Не знаешь?
— А чего тут знать? К дороге дальней.
— Уже пора?
— Пора, — ответила Ольга и протянула ворох тряпья. — Вот одежда.
— Подожди здесь. Я переоденусь. И не подсматривать… — Сказать оказалось значительно легче, чем сделать. А когда было иначе?
Ценой неимоверных усилий, пучка невосполнимо потраченных нервов и двух длинных царапин на предплечье я пробрался обратно к ложу. Положил полученные от Оли тряпки, расправил их и растерялся. Это моя одежда? И чем она отличается от того, что в данный момент условно укрывает мои телеса от непогоды? Прямоугольной формы тряпка, отличающаяся от простыни лишь размерами и худшим качеством ткани. Она раза в полтора длиннее, но вдвое уже.