Солдат Империи
Шрифт:
— Скажу больше, у меня ещё и с литературой огромный пробел. — Владимир негромко рассмеялся. — Как-то выпало из обучения. Зато математики, физики и прочих точных наук было с головой.
— И как же ты за барышнями будешь ухаживать? — С притворным ужасом спросила Надя. — Ты же ни одного стихотворения не знаешь!
— А обязательно знать чужие стихи? — С улыбкой спросил Владимир и негромко процитировал по памяти:
— Любовь моя, как я тебя люблю!
Особенно когда тебя рисую.
Но вдруг в тебе я полюбил другую?
Вдруг я придумал красоту твою?
Но почему ж к друзьям
И к мрамору ревную и к углю?
Вдвойне люблю — когда тебя леплю,
втройне — когда я точно зарифмую.
Я истинную вижу Красоту.
Я вижу то, что существует в жизни,
чего не замечает большинство.
Я целюсь, как охотник на лету.
Ухвачено художнической призмой,
божественнее станет божество![1]
— Бог мой, ты сумасшедший. — Надежда спрятала красное словно огонь лицо в ладонях. — Ты демон. Откуда только взялся… — Негромко произнесла она. — Да с такими стихами, каждая девчонка будет твоя.
— К счастью я не ловелас. — Владимир улыбнулся, и взяв Надежду под локоть, повёл в буфет. — И славы покорителя женских сердец мне даром не нужно и с деньгами не предлагать.
Вера Ракитина, которую капитан уговорил выступить перед пассажирами первого класса, оказалась холёной красавицей лет тридцати на вид, с осиной талией, длинными стройными ногами, упругой, подтянутой попой, и внушительной грудью. И голос у актрисы был под стать. Глубокий, мощный и звучный, словно ей в глотку вставили усилитель.
Вера рассказывала разные истории, в основном со съёмок, отвечала на вопросы, и пела под аккомпанемент маленького ансамбля из пианиста, гитариста и баяниста, сопровождающих её в поездке. В целом выступление актрисы оставило очень приятное впечатление, словно от встречи со старым другом, и когда концерт закончился, Володя искренне присоединился к аплодисментам. А когда зрители расходились, к нему подошёл пианист Ракиитиной.
— Вера Анатольевна приглашает вас на маленький банкет по случаю её пребывания на борту теплохода «Волжский скороход».
— Пойдём? — Владимир вопросительно посмотрел на Надю.
— Э… понимаете, количество мест ограничено… — Начал было пианист.
— К сожалению, гражданин, мы не можем. — Володя развёл руками — Мне с подругой нужно срочно обсудить брачные ритуалы племени «ordinarius magister[2]» Среднего Поволжья России. Честь имею. Владимир кивнул пианисту, и подхватив подругу под локоть, повёл к буфету, рассказывая что-то из Вознесенского млеющей Надежде.
А вот народную артистку и обладательницу премии Российская краса, при сообщении об отказе скрутило словно спазмом, от чего она, вытащив пробку из коньячной бутылки и не наливая в рюмку или бокал, прижалась губами к горлышку, сделав несколько больших глотков.
Она не привыкла к отказам. Она вообще ни разу не получала отказа, даже если это касалось игрушек в детстве, маленьких капризов в юности, и больших запросов в зрелости. Да и в театральном институте она была звездой, за благосклонность которой соревновались все от преподавателей до студентов, и уже тогда у неё появились первые «друзья» среди высших
— Так. Узнай мне про него всё, и даже больше. Где живёт и всё такое. И будь готов пригласить к нему парней Севы Новоградского.
Если бы Владимир узнал о такой острой реакции кинодивы, то скорее всего бы потоптался на её самочувствии ещё более грубо. Но к счастью для Ракитиной, он был так поглощён Надей, что совершенно проигнорировал обиженную даму.
На московском причале, теплоход встречала бравурная маршевая музыка, и толпы зевак, прогуливающихся в красивейшем месте столицы — Долгоруковском водохранилище, где находился Северный речной вокзал, построенный по проекту ректора Архитектурной Академии Петра Сабитова.
Так как ему не требовался носильщик, Владимир подхватил саквояж, взял на руку пальто, и пошёл на выход. Все слова были сказаны ещё накануне, даже состоялся короткий, но плодотворный разговор с генералом Исаковым, и молодой человек покидал теплоход с лёгким сердцем. Такси — большой и удобный автомобиль нижегородской марки Волга, привёз его в огромный универмаг, где Володя сделал «змейку» отрываясь от возможного хвоста, и выйдя на улицу с другой стороны, снова поймал такси.
Устроившись в приличной гостинице, он поехал по институтам и университетам столицы, чтобы прикинуть возможности поступления, и вообще более основательной легализации.
Одна ревизия сумочки Надежды, дала ему информации больше чем все разговоры. У среднего гражданина кроме паспорта, была ещё сберкнижка, профсоюзный билет, партийный билет, и у некоторых — водительские права. А ещё гора трамвайных билетов, какие-то чеки, счета, и прочий документальный мусор.
Владимир частично позаимствовал этот мусор из сумки Надежды, частично сохранил то, что нашёл у неудачливых убийц, поэтому даже тщательный обыск в его вещах обнаружил ровно то, что лежит в карманах любого добропорядочного гражданина.
Пятнадцать тысяч первоначального капитала усохли до четырнадцати с хвостиком, но и так, это были весьма приличные деньги. Рабочий на заводе получал от ста до ста пятидесяти в месяц, мастер от ста двадцати до ста семидесяти, а инженер до двухсот пятидесяти рублей. Обед в ресторане стоил от пяти рублей и больше, но за сто рублей уже можно было надраться импортным коньяком в сопли, а ещё за сто, пригласить цыган с медведем, и переспать с солисткой.
У Владимира уже появились определённые прикидки как упрочить благосостояние, за счёт робингудинга и прочих шалостей, но пока средства были, и он планировал заняться этим вопросом сразу после решения срочных. Например, как минимум, временной легализации в качестве студента, потому что эта Россия не выглядела страной, где можно болтаться без привязки к социальной группе и конкретной категории учёта охранительной стражи.