Солдат… не спрашивай!
Шрифт:
– Слышь служивый бабу свою дай побаловаться! Заплачу! – перед самым Валдаем "подкатил" на очередном этапном дворе к Сашке арестант из проворовавшихся приказчиков с заманчивым предложением – ухватки молодец уже приобрел на службе у купцов, а вот насчет ума похоже было туго. Морда у субъекта на редкость наглая, привык видать, что с деньгами ему не откажут, как же для солдата и рубль редкость, и вчерашний купчик – большое начальство.
– Тебе чего других не хватает? – миролюбиво осведомился унтер-офицер. И в самом деле, некоторые представительницы прекрасного пола, из числа следовавших с ними по этапу вовсю торговали собой, скорее всего из-за этого их и выслали из столицы.
– Господску, чисту бабу хочу поять, аж свербит тама, на нашенских потаскух уже елда не стоит!
– Свербит говоришь? – ласково
– Эй ундер, ты почто так? Ножик убери! – заверещал козленочком любитель "продажной любви пытаясь удрать, но Александр в последний момент ловко поймал его за шиворот чуйки.
– Куда это ты бежишь? Недуг лечится хирургическим путем, раз – и о бабах больше думать не будешь! – кастрировать Сашка его не собирался, просто пошутил. Для "вразумления" хватило и одного легкого укола клинком в ягодицу – смелый приказчик от страха тут же и обмочился на потеху всей честной публике. Более, вплоть до самой Москвы, никто из арестантов, да и из конвоя к Дарье и Глаше с такими предложениями не подходил.
Дела этапные, дела казенные, надо сказать пару слов и о них. Со "своим" прутом Александр поступил просто и красиво, еще в самом начале сделав мужикам следующее предложение.
– Выбирайте! Или я вам водки на последнем остроге поставлю, или прямо сейчас вырежу в лесу дрын подлиннее и буду вас им херачить до самой Москвы!
Немного посовещавшись, арестанты и "невродии" пришли к выводу, что водка все же лучше, и для здоровье полезнее, чем "березовая каша", тем более, что соседи Сашки из числа конвойных отдавали предпочтение другим методам воздействия. Этап еще на второй неделе пути выбился из положенного графика, и поэтому приходилось двигаться форсированными переходами. И спереди и сзади только и слышалось: "…твою мать!… живее скотина!", под аккомпанемент матерной ругани и хлестких ударов… Солдаты окончательно потеряв остатки терпения били и подгоняли подопечных чем угодно, от прикладов ружей до ремней и самодельных дубинок. Только когда мимо проезжали богатые "господские" экипажи расправа временно прекращалась, мало ли начальство какое еще увидит. Если будет опоздание, то палки от заботливых "отцов-командиров" неизбежно получит конвой, поэтому никакого иного выбора у служивых не было.
К счастью у Александра и Григория такая необходимость не возникала, арестанты и прочие "невродии" пристегнутые к их пруту сами подтягивали отстающих, стонали, ругались но исправно шли вперед. Это стоило расходов на несколько штофов сивухи, одних нервов Сашка и Гришка, подменявший по другим дням приятеля, себе больше спасли. По дороге Сашка пару раз уже угостил "огненной водой" своих невольных попутчиков, чтобы приободрить и подтвердить серьёзность намерений и ему верили.
Вот и последний этап перед Москвой, расстались с Дарьей и ее девочками, с трудом удалось Сашке всучить ей некоторую сумму денег на дорогу. Подыскали они с Григорием надежного провожатого, довезти до Сосновки брался один из местных крестьян, из соседнего села, так надежнее, чем пользоваться услугами посторонних возчиков. Александр сразу предупредил мужика, что он обязательно проверит, добралась ли их попутчица со своими детьми до указанной деревни, затем попрощались и расстались, впрочем не надолго.
Глава 51. Без названия
Как оказалось, и чего в тайне опасался Сашка, в Москве их никто не ждет, царь поехал на очередную встречу с Наполеоном, Аракчеев увязался за ним, а в отсутствие "хозяина" чиновники решили на новое место не спешить. Учреждения, куда они должны были с Григорием прибыть, еще не существовало в природе, хоть не иди обратно в Санкт-Петербург. Непонятно было куда вообще следует заявить о своем появлении и что делать дальше, комендатуры в этом столетии еще не завели. Была идея отправится прямо в канцелярию к градоначальнику, благо он еще и местный "главнокомандующий", но добрый чиновник на пересыльном пункте отговорил от этого замысла, дав вполне разумный совет. И в самом деле ничего хорошего бы не вышло, по слухам Ростопчин здорово чудил, и не факт, что Александру, попадись он генералу под горячую руку помогла бы грозная аракчеевская бумажка, поскольку "главный москвич"
– Сашка глянь! Не Софья ли это часом, жена нашенского штабс-капитана Денисова? – вдруг огорошил своего спутника Гришка, толкнув под локоть, и действительно встреченная по дороге молодая женщина кого-то напоминала… А вот еще и дети у нее, ну точно – это скорее всего Софьюшка, белобрысые мальчики-близнецы и девочка лет шести с нею.
Пока Александр прикидывал, она или не она – все же за столько лет изменилась, Софья сама увидела приятелей и подошла к ним. Оказывается, что действительно супруга ротного командира приехала в первопрестольную несколько дней назад, поскольку в Питере мужа, убывшего в командировку, уже не застала.
– Сашенька, Гриша пойдемте ко мне, квартира большая и хорошая, я там одна с кухаркой и детьми. Поживете пока мой Иван из Тулы не приедет. Найдется комната для вас! – сразу же накинулась на них "мать-командирша" и как не отговаривались, пришлось в итоге согласится. Так даже надежнее, если говорить честно, то доверять "секретное оружие" и прочее барахло кому попало не хотелось, а постоянно таскать с собой винтовку не будешь. Оставив тяжести в новом жилье, Александр с Гришкой решили немного прогуляться, надо было зайти на пересылку и оставить тому самому чиновнику адрес временного места проживания, как уговаривались ранее, мало ли вдруг о них "наверху" вспомнят и начнут разыскивать.
А там как раз царила суматоха, принимали осужденных арестантов, которых пригоняли в Москву из всех северных, северо-западных, западных и многих центральных губерний. Из других в Сибирь гнали через Казань, минуя вторую столицу. Сюда же прибывали с востока и с юга крестьяне, препровождаемые в разных направлениях к своим помещикам, подследственные и беглые "не помнящие родства". Отсюда уходили все этапные партии за "Камень, за Урал, в неведомые холодные дали". В нескольких кузницах, расположенных рядом, острожные кузнецы ловко заковывали и перековывали осужденных и "препровождаемых" кандальников. Тут же цирюльники ржавыми инструментами брили им наполовину головы. Из московских тюрем и полицейских частей на Воробьевы горы привозили или волокли на мешках арестантов, наказанных кнутом, хрипло стонущих или обморочных, накрытых кровавыми кусками холста, прилипавшими к изрубцованным спинам. Зрелище, что называется сугубо на любителя, но не будем забегать, самая поганая экзотика еще ждет впереди.
Народу во дворе было много, в данный момент формировался новый этап, на этот раз из Москвы. Гриша остался снаружи поговорить с местными девками и бабами, а Сашка подался в канцелярию. В толпе зрителей и провожающих преобладали простые люди, и прочая "не аристократическая публика" – войлочные шапки и колпаки, поношенные фуражки и разноцветные головные платки, чуйки и косоворотки, потертые кафтаны, холщовые и кожаные фартуки мастеровых, поношенные башмаки, стоптанные сапоги и лапти. Но пришли и многие москвичи других сословий: видны были лакированные цилиндры, широкополые шляпы, форменные картузы чиновников и военных, разноцветные сюртуки, нарядные платья купчих и мелкопоместных дворянок.
Едва делопроизводитель – коллежский регистратор записал указанные данные в свой гроссбух, как снаружи раздались пронзительные женские и детские крики и скверная ругань, такое впечатление что там что-то случилось, драка не драка, но нечто похожее.
– Помещики за своими приехали, сейчас комедию будут ломать! – объяснил причину возникшего переполоха чиновник и они с Александром вышли наружу посмотреть на бесплатное "представление".
– Руки прочь убери дрянь эдакая! Захочу и заберу, ибо власть от государя императора имею! – орал во всю глотку некий красноносый господин в потертом сюртуке, пытаясь отобрать у ссыльной крестьянки пятилетнего мальчишку, баба однако упиралась изо всех сил и ребенка не отдавала. Народ вокруг, пришедший кто простится, кто подать по давней московской традиции "несчастненьким" милостыню открыто негодовал, многочисленные женщины, жалея мать плакали.