Солдат номер пять
Шрифт:
— Кобурн, Майкл, — ответил я нейтральным, спокойным голосом.
— Какое у тебя звание? — продолжил он.
Я предвидел его вопрос, но ни за что не хотел говорить ему, что я стрелок — звание, используемое в бронетанковых частях, военнослужащим которых я определенно не являлся, и в Специальной Авиадесантной Службе.
— Рядовой, — ответил я. Ну пока все шло хорошо. [58]
— Итак, рядовой Кобурн, из какого ты подразделения?
Это был самый важный вопрос; поскольку два последних из «большой четверки» мы пропустили, — этому парню нужны были
58
Небольшая игра слов в оригинале. Автор упоминает два воинских звания: trooper (стрелок) и private (рядовой). В русскоязычной литературе их оба обычно переводят просто как «рядовой».
— Простите, сэр, — начал я свой заученный ответ, — я не имею права отвечать на этот вопрос.
Я старался, чтобы мой голос звучал уважительно и робко, чтобы в нем не чувствовалось протеста или конфликта. Мое лицо оставалось бесстрастным, но учащенное сердцебиение говорило о другом. Такой ответ иракца не устраивал; я знал это, и он знал, что я это знаю. Я просто не понимал, какой окажется его реакция.
— Из какого ты подразделения? — на этот раз вопрос прозвучал чуть более решительно.
— Простите, сэр…
Не успел я закончить фразу, как он легким кивком оборвал меня. Я так и не увидел приклада винтовки, который обрушился на мою раненую ногу, что сделало шок и испуг почти точным повторением первоначального ранения.
Когда я попытался перевернуться от боли, стул опрокинулся, и в то же мгновение из моего горла вырвался крик, слезы боли потекли по моему лицу от охватившей меня агонии. На пару минут они оставили меня в таком положении, пока я жалко пытался дергаться на полу, но потом снова подняли в вертикальное положение, чтобы продолжить допрос.
— Рядовой Кобурн, — продолжил офицер, по-прежнему без малейших эмоций в голосе. — Взгляни на свое положение. Ты тяжело ранен, потерял много крови и нуждаешься в срочной медицинской помощи. Если ты не будешь сотрудничать с нами, ты ее не получишь. Как ты думаешь, сколько крови ты можешь потерять?
Он оставил вопрос открытым и намеренно не ответил на него, прекрасно зная, что эти мысли уже проносятся в моей голове. В том состоянии, в котором я находился, я не представлял, как долго смогу продержаться, сколько еще издевательств сможет выдержать мое стремительно разрушающееся тело. Медленно застывающая лужа крови под ногой окончательно определила мое решение.
Я понимал, что моя легенда — это единственный путь, остававшийся для меня открытым, но он был чреват опасностью, тем более что я был не в том состоянии, чтобы вступать в интеллектуальную и словесную борьбу с этими людьми.
В подразделениях спецназа осознают, что вероятность попасть в плен во время операций по глубокому проникновению в тыл врага во время войны — вполне реальная перспектива, и хотя «большая четверка» по-прежнему является стандартной практикой, пытаться выжить, используя только ответы на эти вопросы, совершенно нереально. В связи с этим, в зависимости от характера боевой задачи, часто разрешается использовать какую-либо историю прикрытия, или легенду, чтобы выиграть время как для себя, так и для других военнослужащих разведгруппы. Опасность такой тактики заключается в том, что если поймают других солдат того же патруля, то в истории легко найти
Все эти мысли проносились у меня в голове, когда он повторил свой вопрос:
— Из какого ты подразделения?
Вопрос повторился еще раз, и я почувствовал, что мои руки сжали еще крепче. Прошло несколько секунд, и я тихо ответил:
— Я из парашютного полка, — ответил я, изобразив затем еще более удрученный вид, чем раньше.
— Это ведь было не так сложно, не так ли? — произнес офицер. — Вот так-то будет лучше. Мы можем доставить тебя в медицинское учреждение в кратчайшие сроки. Все, что тебе нужно сделать, — это сотрудничать.
Я снова позволил своему телу задрожать, что было несложно. Мне нужно было выглядеть слабым и жалким, неспособным к какому-либо сопротивлению, что тоже было недалеко от истины. Это было необходимо для того, чтобы у меня был хоть какой-то шанс выпутаться из этой передряги.
— Но ведь парашютный полк не действует в 300 километрах в тылу врага, не так ли? Как ты это объяснишь?
Теперь началась прогулка по тонкому льду.
— Я придан к поисково-спасательной группе, которая эвакуирует летчиков, в качестве медика, — ответил я.
Между капитаном и его начальником завязался короткий спор.
— Где остальные члены твоей команды? Мы знаем, что вас восемь человек.
Мои мыслительные процессы работали со скоростью света, пытаясь предугадать канву его вопросов и сформулировать ответы. Однако сменить направление было легко: небольшое искажение истины дало бы все ответы, которые ему были нужны.
— Я не знаю. На дороге мы разделились, и с тех пор я был один.
Это снова вызвало короткую дискуссию, и был ли в ней перевод моего ответа, я никогда не узнаю; но я сильно подозревал, что начальник понимал каждое мое слово. Его глаза не отрывались от моего лица на протяжении всего допроса.
— Как зовут остальных членов твоей группы? — продолжал капитан.
«Черт, как же мне сблефовать?» — подумал я, отчаянно ища решение. Шли секунды, и мне на помощь пришел очевидный ответ. «Придурок! — выругал я сам себя, — просто используй их клички».
— Мак, Джорди, Авс, Легз, Динжер… — закончить мне не дали.
— Стоп, стоп, стоп! Что это за имена? Это не настоящие имена!
И ответом послужила доля правды в сочетании с ложью.
— Меня придали группе только в последнюю минуту; я новичок, всего лишь рядовой. Я не знаю имен бойцов, только их прозвища.
Такая постановка ответов была мне на руку. Мое звание и плохие ответы уже привели к тому, что меня начали сбрасывать со счетов и считать пустой тратой времени, — или я просто на это надеялся. В иракских вооруженных силах невозможно представить, чтобы простой рядовой нес какую-то ответственность или обладал жизненно важными знаниями в ходе операции. Мне было выгодно поощрять подобные предположения.
— В чем заключалась ваша задача?
Я начал тянуть время:
— Простите, я не понимаю вопроса.