Солдат, сын солдата. Часы командарма

Фейгин Эммануил Абрамович

Впрочем, видно было, что и Леня Борисов на исключительное внимание к своей личности не рассчитывал, держался он с товарищами скромно, службу нес исправно, грязной работы не чурался, а в боях вел себя, как подобает красноармейцу революционного отряда. Это и сблизило Леню с товарищами по оружию. Он быстро обзавелся друзьями, словом, стал для отряда вполне своим человеком. Только Чугунов этого не признавал. Но на войне всякое бывает.

Это случилось за три дня до пасхи. Чугунова вызвал командир и велел идти в местечко Раздольное, где, как сообщили крестьяне, появилась какая-то неизвестная белогвардейская часть.

— Ты пощупай там глазами, погляди, что

они за вояки, — сказал Синельников, — а под пасху мы их клинками пощупаем. Понял?

— Так точно, понял, товарищ командир.

— Вот и хорошо. Ну, иди. Напарником я тебе даю Борисова.

— Борисова? Нет, с ним не пойду.

— Это почему? — нахмурился командир.

— Сердце мое к нему не лежит.

Синельников прикрикнул на Алексея и напомнил ему, что красноармеец обязан выполнять приказ командира без рассуждений. Что приказ есть приказ — Алексей это хорошо знал, а сердце...

Уже несколько часов спустя он впервые подумал о том, что и сердце иногда может ошибиться. Леня Борисов оказался неплохим напарником, во всяком случае вполне подходящим для разведки.

...Потолкавшись до полудня на предпраздничном местечковом базаре, среди солдат и раздольненских жителей, разведчики узнали все, чем интересовался их командир. Молчаливый, застенчивый Алексей подивился бойкости своего товарища. Тот смело шутил с базарными торговками и разговаривал с солдатами так, словно много лет служил с ними в одном взводе, а у одного толстого усатого каптенармуса выменял свою плохонькую зажигалку на хороший складной нож с двумя лезвиями.

Как это обычно бывает на людных базарах, где всегда много пришлых, незнакомых друг другу людей, никто не обратил внимания на двух хлопчиков в обычной крестьянской одежде, и наши разведчики, выполнив свое дело, могли бы незаметно уйти. Но вышло по-иному. Кто-то истошно крикнул: «Облава!», и весь базарный люд бросился врассыпную. Поддавшись на какой-то миг всеобщей панике, Алексей и Леня тоже побежали.

Это и подвело их.

В кривом узком переулке, у какой-то полуразвалившейся церквушки они напоролись на патруль. Они метнулись в сторону, перемахнули через какой-то невысокий каменный забор и побежали заброшенным, заросшим садом. Позади себя они слышали крики, топот солдатских сапог, затем загремели выстрелы. Садом разведчики добежали до глубокого оврага, на дне которого звонко журчала вода. Чугунов обернулся к Борисову и крикнул: «Прыгай!»

Но тот вдруг взмахнул руками и упал. Алексей склонился над ним.

— Ты что?

— Подбили... ногу...

Чугунов схватил Борисова за пояс и потащил за собой. Они свалились в овраг. Воды здесь было по колено — она еще совсем недавно была снегом и обожгла разведчиков зимним холодом. Чугунов сразу поднялся, а Борисов, отфыркиваясь, пополз на четвереньках и, когда выбрался на сухое место, скорчился и, уткнув голову в колени, сдавленно застонал.

— Замри, — шепотом приказал Чугунов. Он прислушался. Похоже, что преследователи потеряли их след, но все равно оставаться тут нельзя. Надо уходить.

— Пошли, Борисов.

— Оставь меня, — не поднимая головы, сказал Леня. — Я не смогу уйти.

— А ну поднимайся, говорят тебе!

Борисов встал, сделал несколько шагов и, вскрикнув от боли, упал. Чугунов подставил напарнику спину.

— Берись за шею, да не цепляйся так, задушишь.

... Приказом по отряду Синельников объявил благодарность Борисову и Чугунову. Особо был отмечен этим приказом красноармеец Борисов, потому что, выполняя боевое задание, он пролил свою кровь.

Выслушав

это, Алексей нахмурился, но никому ничего не сказал. Приказ есть приказ, а сердце... Несколько раз Парамонов просил его навестить раненого: «Он все время тебя спрашивает». «Некогда мне», — отговаривался Алексей. Ему и в самом деле было некогда. Отряд вел бои за местечко Раздольное. Внезапный налет не удался, белогвардейцы подтянули силы и оказали упорное сопротивление. И все же при желании Чугунов мог бы на минутку забежать в лазарет. Но ему не хотелось видеть Борисова. Правда, он уже не чувствовал к нему той острой неприязни, которая возникла в нем тогда, у колодца. Она прошла как-то сама собой. Как-никак вместе в разведку ходили. «И все же чужой он мне. Чужой...» Только невозможно все время думать об одном человеке, когда каждый день ходишь в бой. И Чугунов временами просто забывал о Борисове, вроде и не встречал. Но после того как Раздольное очистили от противника, фельдшер снова напомнил ему: «Зайди к человеку, нельзя же так». — «А чего я пойду, не нравится мне ваш Борисов». — «Зря. Сердечный он паренек. Ласковый». — «Барчук», — презрительно усмехнулся Чугунов. Фельдшер огорченно покачал головой: «Смотрю я на тебя, Алексей, и жалею — до чего же ожесточилось твое сердце. Как ты с ним при коммунизме жить будешь? Вот это мне скажи». Чугунов упрямо насупился. «Не знаешь? То-то же. А ты все-таки подумай».

Больше фельдшер о Борисове не заговаривал, но Чугунов, искренне уважая Парамонова, уже не мог не исполнить его желания. Он просидел у койки Борисова минут десять, не больше, ответил на два-три вопроса Борисова и заторопился: «Конь меня ждет, некормленный». Борисов понимающе усмехнулся: «Ты иди и, если хочешь, возьми эту книгу. Мне медсестра ее подарила. Интересная книга».

Книга была растрепанная, замусоленная, без названия, без начала и конца, и Алексею большого труда стоило прочитать ее: буквы были мелкие-премелкие. И все норовили ускользнуть. Но Алексей упрямо начинал все сначала, и буквы покорялись, становились на свои места, соединялись в слова. Хуже, что и слова нередко попадались непонятные. Написано по-русски, а не поймешь. Ну что такое рангоут? Или бом-брам-рей? Даже не выговоришь. Борисов, наверное, знает. Жаль только, что, продвинувшись вперед, отряд оставил своих раненых в Раздольном. Жаль. Они встретились спустя месяц, когда Борисов уже вернулся в строй.

— Большое спасибо тебе, товарищ, — сказал Чугунов, возвращая книгу.

— Прочитал?

— Да, выучил, — ответил Чугунов. Он и вправду мог сейчас наизусть прочитать всю книгу, от первой до последней странички. Почему-то смутившись и покраснев, он невнятно, скороговоркой, пропуская запятые и точки, залпом выпалил почти три страницы.

— Ну и память у тебя, просто гигантская, — похвалил Борисов. — Значит, понравилась тебе книга?

Нет, не все ему понравилось. Люди в ней какие-то пустые, ненастоящие. То и дело стреляют друг в друга, пыряют кинжалами, рубятся шашками. А спроси их, за что воюют, не ответят.

— Ну и чудак же ты, — расхохотался Борисов. — Они смелые!

Чем-чем, а смелостью Чугунова не удивишь.

— Подумаешь, — пожал он плечами. — У нас в отряде все смелые. Но наши за что воюют? За мировой коммунизм. А эти? Эти за баб да за водку. Паразиты они, вот что я тебе скажу, махновцы.

Зато Чугунову понравилось море, щедро описанное в книге. Оно теперь уже часто снилось ему по ночам, смутно тревожило и разжигало неутолимое любопытство. Моря он никогда еще не видел.

— Ты видел его? — спросил он Борисова.