Солдат великой войны

Хелприн Марк

Сначала они видели вспышку, потом долетал грохот выстрела, за ним повторяющееся эхо, постепенно затухающее. Стреляли три или четыре орудия, по выстрелу в минуту, так что эхо одних выстрелов накладывалось на эхо других, создавая ощущение грохочущего потока воды.

– Сейчас не время обеда, – поделился Алессандро с солдатом, который шел впереди. – Почему они палят?

– Они палят по нам, – ответил тот.

– По нам?

– Да. Но достать нас не могут. Снаряды падают на ледник западнее, и мы даже не видим, как они взрываются. Они заметили нас в свои телескопы, и им не нравится, что мы зашли так далеко им в тыл. Они бесятся из-за того, что они у нас как на ладони. Когда мы еще только строили этот наблюдательный

пункт, они послали отряд, чтобы нам помешать, но мы уничтожили его артиллерийским огнем еще до того, как он пересек ледник. Понятно, что их это злит. Взрыв снаряда на льду – все равно что в зеркальном зале. Убивают осколки льда, он же и становится могилой.

– Скажи, а почему они стреляют, зная, что нас не достать.

– Хотят вызвать лавину. Пятнадцать наших солдат похоронены у этого горба.

– А пятнадцать спаслись?

– Никто не спасся. Тогда вахту несли по две недели. Мы увеличили этот срок, чтобы снизить риск попасть под лавину. Не волнуйся, снега сейчас не так и много, и он сухой. А кроме того, три четверти склона позади, то есть наиболее опасный участок мы уже прошли. Чем выше мы поднимаемся, тем меньше будет лавина, и тем больше наши шансы на выживание.

На отвесной стене торчали выступы самых разных размеров. По мере приближения на снегу прибавлялось и камней, и валунов. Похоже, австрийцы оказали итальянцам услугу: обстрелом организовали камнепад до того, как они сюда добрались.

Подножие стены высотой в несколько сотен метров и край снежного горба длиной в два километра, встретившись, образовали ледяной рубец, который, словно палец, улегся в узкую расщелину между ними. Столь миниатюрное соединение двух огромных масс навеяло Алессандро воспоминания о береге моря. Пока солдаты отдыхали у стены, более тихие, чем обычно, в голову лезли мысли о том, как легко здесь сорваться, Алессандро стал рассказывать о многообразии Атлантики. Он видел снимки домов во Франции и Испании, которые спокойно стояли себе метрах в пяти от границы набольшего прилива, возвышаясь над ней всего метра на два. То есть фактически расстояние до моря составляло менее пяти с половиной метров. Округлив это расстояние до шести, он поделил полученное число на двенадцать тысяч километров открытого водного пространства – до юга Аргентины – и сделал вывод, что вся эта масса воды невообразимого веса и объема никогда не поднимается более чем на свою двухмиллионную часть, то есть невероятно стабильна, из чего следовало, что границы океана так же миниатюрны и неподвижны, как тонкая полоска льда между снегом и каменной стеной.

– И какой ты из этого следует вывод? – с ноткой враждебности в голосе спросил солдат, сидевший рядом.

– Что мир природы бесконечно более надежен, чем мир человека, – ответил Алессандро, – и в нашу короткую жизнь мы должны прямо-таки летать, а то не узнаем, что такое движение. Если бы нам было отпущено больше времени, мы могли бы стать более степенными и счастливыми.

– Ты псих.

– Естественно. А ты?

– За дело, – скомандовал офицер. – Разбейтесь на шесть пар. И побыстрее, чтобы мы могли убраться отсюда. У австрийцев с лавиной не получилось, но послеполуденному солнцу такое по силам.

Хотя для доставки припасов в это место требовалось тридцать человек, последние пятьсот метров рюкзакам, передаваемым от команды к команде, предстояло путешествовать по веревкам. На наблюдательном пункте, по-прежнему невидимом на поверхности каменной стены, ждали одного лишь Алессандро. Другие распределялись по маршруту, на скальных выступах или держась за вбитые крюки, протаскивая груз с помощью веревок и блоков.

Алессандро и солдат, который рассказал ему про лавину, были головной парой. Солдат пристально посмотрел на Алессандро.

– Ты уверен, что знаешь, как это делается?

– Я уже несколько лет по скалам не лазил, поэтому поначалу буду тормозить с etriers, но,

если крюки уже вбиты, справлюсь. Я трижды забирался по западной стене Чима-Бьянки. В третий раз шел первым.

Его слова произвели должное впечатление.

Алессандро добрался до первого крюка и быстро закрепил etrier. Скоро, поднимаясь быстрее, чем от них могли ожидать, оба солдата оказались в ста метрах над снежным горбом. Мир казался страшно далеким. Вновь все стало простым и понятным: если закрепить карабин на крюке, безопасность гарантирована. Движение дальше вызывало определенный страх, но очередной щелчок карабина приносил облегчение, и эта повторяемость циклов страха и облегчения приносила огромное удовлетворение. Добравшись до широкого уступа, где они закрепились за более мощный крюк, чем все остальные, Алессандро просиял, пусть всего на секунду. Он ощущал такую же радость, которую, несмотря на все потери, болезни, разочарования, испытывают старики, находя безмерное счастье в малом: сидеть под деревом, наблюдать за скачущими с ветки на ветку птичками, пить чай из фарфоровой чашки с золотым ободком.

– Все как до войны, – поделился он со своим напарником по связке.

Второй солдат вдыхал сладковатый запах горного лишайника.

– Да, – согласился он. – Подумай, как хорошо, когда час проходит за часом, а в тебя никто не стреляет, и так из года в год. Не жизнь, а мечта.

– И никто этого не ценит, – сообщил Алессандро окружающей пустоте.

– Кроме нас, да и хрен с ними.

В двадцати пяти метрах над ними появилось радостное бородатое лицо. Тут же исчезло в наблюдательном пункте, а в следующее мгновение к ним полетели две веревки с петлями на концах. Ударились еще об один выступ на полпути вниз и медленно заскользили дальше. Вскоре зависли перед лицом Алессандро.

– Счастливо оставаться, – попрощался с ним второй солдат. – Он объяснит тебе, что от тебя потребуется.

– А что он собирается делать? – спросил Алессандро, глядя на две покачивающиеся петли. – Повесить нас?

– Затащит тебя наверх.

– Без страховки?

– Он свое дело знает. Я бы не волновался.

Алессандро отцепился от крюка, встал на уступе, который теперь, в тысячах метров от дна долины, показался узковатым. Вставил ноги в петли, взялся за веревки. Когда наблюдатель это увидел, исчез вновь, и в то же мгновение Алессандро почувствовал, как веревка с его левой ногой поднимается. Он продолжил движение, сгибая колено, и уперся ногой в стену. Наблюдатель закрепил левую веревку и подтянул правую. Так подъем продолжался шаг за шагом. В мирное время Алессандро страховала бы веревка, завязанная на талии. Теперь пришлось обойтись без нее.

Если бы он сейчас сорвался с веревок, то по пути обязательно ударился бы о какой-нибудь выступ и, отброшенный от каменной стены, полетел бы на снежный бугор, но возможно, приземлился бы недостаточно далеко от стены, чтобы заскользить вниз. С другой стороны, место приземления значения не имело: исхода это не изменило бы, даже если бы он без помех долетел до дна долины. Алессандро подумал, что в таком разреженном воздухе человек не услышит свиста собственного падения и не почувствует ветра.

В тот самый момент, когда он положил руки на каменный бруствер, через который перекинули веревки, наблюдатель затараторил:

– Ты новенький. Я тебя не знаю. Откуда ты взялся?

– Новенький, – признал Алессандро, все еще стоя на петлях. – Можно войти?

– Как там внизу? Я не говорил с ними уже пять дней, с тех пор как сели батареи.

– Не возражаешь? – Алессандро подтянулся на руках, напрягая пресс, чтобы забраться в наблюдательный пункт.

– Давай помогу.

И помог так активно, что оба повалились на груду веревок, крюков и пустых рюкзаков. Оглядев вырубленную в скале пещеру, Алессандро сразу спросил, придется ли ему спать в одеялах, которыми наблюдатель пользовался в последний месяц.