Солдат
Шрифт:
Стрельба на некоторое время стихла.
— Да кто же ты такой? — вслух озадачился Ваня, но потом сообразил, что другого случая сбежать не представится и рванул к лесу.
Когда над головой снова вжикнули пули, он уже петлял между деревьев.
Сумасшедший бег закончился в очередном овраге. Иван сорвал с пояса флягу, сделал несколько жадных глотков, прислушался к доносившейся с вырубки пальбе и пошел дальше.
Но очень скоро пришлось задуматься о ночлеге, в лесу начало стремительно темнеть.
— Блядь… —
Место ночлега выглядело так себе, но других вариантов просто не было.
Есть совершенно не хотелось, при мыслях о пище, желудок сразу начинало мучительно крутить. Однако, после пары галет дело наладилось, и Ваня мигом опустошил маленькую баночку какого-то непонятного, но очень вкусного паштета. Глоток коньяка завершил ужин.
Поворочавшись в яме, Иван примостился поудобней, подложил под голову вещмешок и мгновенно заснул.
Снилась ему опять военфельдшер Курицына, на этот раз она танцевала на шесте в крохотном бикини и эсэсовской фуражке с высокой тульей.
А проснулся Ваня от того, что почувствовал чей-то пристальный взгляд.
Открыл глаза и чуть не заорал от ужаса.
Перед ним сидел настоящий леший. А если точней, что-то вовсе непонятное, похожее на живую кучу веточек, полосок коры и листьев. Да еще с немецкой винтовкой в руках
— Блядь… — Иван сунул руку к кобуре с Вальтером, но так и не выхватил его, потому что леший осуждающе зацокал и тоненьким, сиплым голосочком пропищал:
— Зачема ругаисса? Нехоросо. Бегаис — хорошо, сибко хорошо бегаис, ругаисса — сибко плохо. Зачема рота поганить нехоросий слова?
— Ты кто такой? — с трудом выдавил из себя Ваня.
— Потома сказать… — буркнул леший, встал и поманил Ивана за собой. — Идема, идема, немса сюда скоро быть, прятать тебя надо…
Иван сообразил, что этот тот самый стрелок, попробовал встать и тут же со стоном завалился на бок — натруженные мышцы свело дикой судорогой, вдобавок, мокрые сапоги и портянки, как тисками сжали ступни.
Леший опять осуждающе покачал головой, но все-таки дождался пока Ваня встанет и только потом пошел дальше.
— Это ты вчера стрелял? — поинтересовался у него Иван, ковыляя следом и кривясь от боли. Каждый шаг давался ему диким трудом.
Неизвестный не ответил, молча скользя по лесу. В своей самодельной камуфляжной накидке, в утренних сумерках, даже вблизи, он казался призраком.
Следующие вопросы так же остались без ответов.
«Да иди ты нахер, лесной ниндзя…» — обиделся Ваня и замолчал.
Около часа они шли лесом, с разных сторон то и дело доносилась стрельба, но неизвестный стрелок не обращал на нее
А потом они опять наткнулись на болото. Ваня обреченно вздохнул, но «леший» повел его едва заметной тропинкой, так что обошлось без очередных «купаний».
Тропинка закончилась на островке, густо поросшем кустарником, среди которого обнаружилась аккуратная стоянка — обложенное камнями кострище в яме и небольшой балаган из пластов коры.
А еще, с четырех сторон лагеря торчали шесты с какими-то страшноватыми тотемами, сплетенными из веточек
Проводник обернулся и сбросил свою накидку.
«Лешим» оказался маленький кривоногий азиат в советской форме красноармейца. Выглядел он несколько сюрреалистично — вместо сапог на нем были надеты высокие бродни, перевязанные под коленом и на щиколотке ремешками, а на плоском лице росла козлиная редкая бородка.
— Здлавствуй! — он приветливо улыбнулся и протянул Ивану маленькую смуглую ладонь. — Моя — Петл Петлов! Якут я! Знаешь, якут? А твоя кто?
— Я Ваня… — Иван запнулся. — Ваня Куприн…
— Ваня! Хоросо!.. — Петр Петров одобрительно закивал. — Заходи, Ваня, сейсась сая будем пивать, мала-мала кусать!
«Да ну нахер… — ругнулся Иван про себя от удивления. — А кого я следующий раз встречу?».
— Твой думать моя не настоясия? — хихикнул якут. — Сего стоись? Сапога снимай, нехолосый твой сапога, засем такой алмия давать, моя не знать…
— Я и сам не знаю… — буркнул Ваня, сел на землю и, порыкивая от напряжения, принялся стаскивать с себя тяжелые как гири, промокшие сапоги.
Пока он возился, якут ловко развел костерок и подвесил над ним черный от копоти солдатский котелок.
— Моя Ленинглада плиехал… — бойко тараторил он. — Усисться хотел. Сибко хотел. А когда насинаться война — воевать записался. Моя говолит — Петл Петлов — охотника, сибко стлелять могу, тихо ходить могу — насяльник смеялся, говолил, твоя маленький, пока иди лосадка води. Лосадка — холосо, Петл Петлов лосадка любит…
«Долбоеб твой насяльник… — думал Ваня, с наслаждением шевеля босыми пальцами. — Пару сотен таких якутов — и пиздец немцам на отдельно взятом участке местности…».
По стоянке поплыл одуряющий аромат смородины…
Глава 15
— Делси Ваня… — якут зачерпнул жестяной кружкой с выдавленным на ней германским орлом, янтарное, остро пахнущее варево и сунул ее в руки Ивану. — Сибко холосо поглеть нутло. Ой, сибко холосо. Моя снать какой листик лосить.
— Спасибо… — Ваня взял кружку обеими руками, сделал глоток и зажмурился от наслаждения.
Якут улыбнулся, смотря на него, закивал, но потом резко посмурнел и тихо сказал: