Солдатом быть не просто
Шрифт:
Мой друг Алеша Самарин любит тишину, уединение. В свободное время часто уходит в лес или занимается резьбой по дереву. Последние три недели мы живем в учебном центре, и здесь на тумбочке и подоконнике в нашей комнате появились фигурки людей, птиц, зверей, сделанные Алешей из кусков дерева, корней и веток.
Сегодня Самарин занялся любимым делом сразу после ужина. Он сидел в белой майке у стола, спиной к распахнутому окну, а я рядом читал книгу. За окном, в седловине между горами, золотилась гребенка леса, верхушки
Временами я отрывался от книги, смотрел через голову Алеши на вечернюю зарю, потом на руки друга, из-под которых на стол сыпались мелкие стружки. Круглое лицо Алеши было сосредоточенно, складки между светлых бровей то напрягались, то разглаживались.
«Увлекся — не оторвешь… Вот если бы и на службе ему такое же вдохновение», — подумалось мне вдруг. Служит он в другой роте, но я хорошо знаю, что его взвод отстает. Весной после одного из служебных совещаний, где взвод Самарина называли в числе отстающих, я заговорил с ним по праву старшего по возрасту друга. Алексей слушал, мрачнел, потом молча надел шинель и ушел. Вернулся ночью. Сапоги заляпаны грязью. Долго чистился у входа в общежитие, а когда вошел, объявил: «Вот ведь как, Михаил, уже птицы прилетели». — «Ты где был?» — спросил я. «За городом. Все ходил и думал о твоих словах. По дорогам ходил, по пашне и ничего не придумал». Больше к тому разговору не возвращались.
Сегодня по дороге с полигона я нашел кусок корня, показавшийся интересным. Сейчас вспомнил о нем, нашарил под кроватью и протянул другу:
— Может, что-нибудь выйдет?
Самарин осмотрел корень, взялся за перочинный нож:
— «Что-нибудь»! Сейчас увидишь…
Он отсек один отросток, второй, что-то подправил, потом, проделав ножом щель, вставил в нее два кусочка из отрезанных отростков. Отвел руку с корнем в сторону:
— Смотри!
Я удивился тому, как в его руках ожил мертвый обломок дерева, в котором мне лишь что-то смутно угадывалось. Теперь передо мной была выразительная фигурка скачущего оленя. Голова с ветвистыми рогами запрокинута на спину, сильная грудь рвется вперед.
— Да ты чудеса творишь, Алешка!
— Э, Миша, не я сотворил чудо, а природа. Человеку вмешиваться в ее работу надо очень деликатно, она самый искусный художник. — Алеша повернулся к окну, некоторое время молчал, а потом кивнул в сторону заката: — Скажи, может ли человек вот так передать заход солнца?
Самарин опять умолк, потом повел рукой в сторону своих изделий:
— С детства этим увлекался. Часто бывал с бабкой в лесу. На пути — чащи, вырубки, ручьи, не уходил бы. Лягу где-нибудь на опушке и смотрю, как бегут облака, а метелки деревьев качаются на ветру, будто рисуют по голубизне, рисуют и нашептывают. Зелень и синева — без предела, и перед ними я мельчаю, теряюсь, кажусь себе песчинкой в пустыне или вроде ползающей рядом букашки. Велика природа! Бабка ищет меня, зовет — откликнусь и опять присматриваюсь, прислушиваюсь. Еще в те годы научился примечать причудливые корни, сучки и понял, что необычное надо искать рядом, в самом неприметном.
— Согласен. В людях это особенно. — Я осторожно поворачивал разговор на свое. — В рядовом, кажется, человеке часто можно приметить необычное. Но бывает и так: иному все на одно лицо, все серые, кроме него самого, разумеется. У таких людей и дела, конечно, серенько идут.
Самарин понял, что камешек в его огород, нахмурился, отвернулся к окну.
Закат уже погас, теперь лес едва угадывался сплошной темной стеной. Словно эта смена красок повлияла на настроение Самарина, даже лицо его, за минуту до того одухотворенное
— Скажи, Михаил, тебя удовлетворяет служба?
— Да.
— Тебе, конечно, легче — взвод передовой.
— Чудак! Разве взводы раздаются по сортам? Одному — передовой, другому — отстающий? Знаешь, в чем, по-моему, высшее наше удовлетворение: отстающий взвод передовым сделать.
— Не получается у меня, — Самарин огорченно вздохнул. — Не все стараются, а кое-кто даже… А, что говорить! Только добьешься чего-нибудь, а один вот такой всем ножку подставит… Месяца два назад к нам перевели механика-водителя Мартынюка…
— Коренастый, широколицый?
— Он. Откуда знаешь?
Я ответил, что видел ефрейтора Мартынюка на трассе — хорошо, по-моему, водит танк. Еще у вышки видел, когда дежурный по танкодрому ругал его за что-то.
— За дело ругал! Мартынюк разворотил колейный мост и не признался: так, говорит, и было. Потом ушел в самоволку и опять не признался: поблизости, мол, гулял. Знаем мы это поблизости!
— А ты вызывал его на откровенность?
— Такого вызовешь! Только время терять. Вкатил выговор для начала.
— На всякий случай? — усмехнулся я, дивясь, каким все-таки разным бывает Алешка Самарин.
— Твои остроты не к месту, — рассердился он и опять отвернулся к окну, наглухо замолчал.
Мне вдруг подумалось: не дай бог, если в роте, которую мне, вероятно, скоро принимать, найдется вот такой лейтенант…
В воскресенье я со своим взводом полдня провел на озере. Загорали, купались, перебрасывали на берегу волейбольный мяч. Было хорошо и весело. После прошедшего ночью дождя земля парила. Под жарким солнцем умытые деревья словно расправили плечи, и я с удовольствием любовался ими, вспоминая Алексеевы слова. Потом внимание мое привлек сидящий в отдалении на обрывистом берегу одинокий солдат. Час сидит неподвижно, второй… Со стороны дороги его скрывали кусты лещины, с берега тоже не сразу увидишь — ивняки над заводью свисали к самой воде.
Когда мы возвращались в казарму, я поручил своему заместителю вести взвод, а сам двинулся берегом. На повороте тропы увидел Мартынюка. Когда я приблизился, он поднялся с земли.
— Думал, рыбу здесь ловите, место самое подходящее.
Ефрейтор промолчал.
— Почему в одиночестве? Тишину любите?
Мартынюк покачал большой головой и снова промолчал, следя, как прошумевший в кустах ветерок погнал по воде рябь.
— Пора обедать, товарищ Мартынюк! И грустить в вашем возрасте еще рано.
Я направился по тропе к дороге. Следом пошел ефрейтор. И быть может, потому, что я не навязывался больше с разговорами, он все-таки ответил, когда мы уже вышли к дороге.
— А я не грущу, товарищ старший лейтенант. Мне ли грустить? Настроение — песни петь!
— Это хорошо, когда у человека радость, — ответил я в тон. — Может, поделитесь?
— А чего не поделиться, если вам интересно? На той неделе получил письмо из села от соседки. Сообщает, что тетка моя обижает сестренку, поколачивает, всякую работу наваливает без меры, оттого сестренка учиться стала хуже. А ей всего одиннадцать. Отец мой лет семь назад уехал в город, семью там новую завел. Матери у нас давно нет, а к отцу сестренка не хочет… Когда уезжал, тетка клялась, что будет смотреть, как за дочерью… Сестренка у меня терпеливая — молчит. Да ведь ребенок еще.