Солдатская дорога домой

Шейкин Аскольд Львович

Сводной называли широкую белую ленту, на которой десятки самописцев фиксировали показания приборов. Вместе с кинолетописью она заменяла применявшийся в прошлом бортовой журнал.

– Да, - ответил Радин.
– Я смотрел. Но это мало что дает: с того момента, как начались твои переключения, на ленте почти чистое поле. Единственный вывод: некоторое время, пожалуй, скорость была околосветовой. Я заложил ленту в кассету хранения. Ты взглянешь потом.

– И с какой скоростью мы шли?

– По меньшей мере восемь или девять десятых.

По зависимым часам за это время прошло тридцать часов. Ну а по собственным, - Радин несколько мгновений помедлил, словно делая в уме какие-то вычисления, - по собственным - пять с половиной.

– Помолодели на целые сутки, - проговорил Тополь.

Он вдруг подумал о Чайкен. Нежность к ней, радость от того, что он вспомнил ее, охватила его. Он продолжал:

– Вернемся на Землю, все удивятся: "Думали, вы с бородами вернетесь..." А мы даже помолодели!

Радин, соглашаясь, кивнул:

– Вернемся... Обязательно надо вернуться, - но глаза его были суровы, холодны, и в углах губ лежали резкие складки.

И Тополь понял: какая же это несбыточная мечта - вернуться на Землю в таком изуродованном корабле!..

Жить надо так, будто любимый, самый дорогой тебе человек все время видит тебя.

Тополь перенес в "Десант" пульт гравикомпаса и, обложившись пластинами звездных карт, стал определять орбиту "Сигнала".

Через полчаса он знал: со скоростью сорок семь километров в секунду они приближались к Юпитеру. Однако они не упадут на эту планету. Постепенно изменяя скорость, они пронесутся мимо нее и сами станут планетой спутником Солнца. Они будут вечно кружиться вокруг него по сильно вытянутой, кометной орбите - один оборот за семьдесят восемь лет. В перигее они станут приближаться к Солнцу на расстояние восемьдесят миллионов километров. В апогее будут отдаляться на полтора миллиарда. Правда, через восемнадцать лет и два месяца "Сигнал" промчится всего лишь в пятистах тысячах километров от Земли. Это могло быть спасением: либо они выйдут к ней на "Десанте", либо их еще раньше заметят и сумеют оказать помощь.

Когда были получены эти данные. Тополь словно окаменел, чувствуя, как у него холодеет под сердцем. "На что ж еще можно было надеяться?
– подумал он, стараясь успокоить себя - ему не хотелось тревожить Радина - и все-таки вновь ужаснулся: - До встречи с Чайкен восемнадцать лет! И все эти годы она не будет знать, что я жив!.."

Он покосился на Радина. Тот полулежал в своем командирском кресле, пристегнув к нему скафандр. Глаза Радина были закрыты. "Спит", - с облегчением подумал Тополь.

Не открывая глаз, Радин вдруг спросил:

– Итак? Что ж ты узнал?

– Если бы работала радиосвязь, - вздрогнув, ответил Тополь.
– Ведь мы же проживем в "Сигнале" восемнадцать лет?

Радин открыл глаза, повернул голову в его сторону:

– Восемнадцать? Откуда взялась эта цифра?

Тополь протянул ему пластину звездной карты. На ее полях был карандашом сделан расчет.

–

Так, - проговорил Радин, пробежав глазами вычисления. Перевел глаза на Тополя, повторил: - Та-ак...

В голосе его Тополю послышалось облегчение. "Ты считал, что будем идти еще дольше?
– подумал он.
– Но и восемнадцать лет прожить в этих стенах разве мало? Восемнадцать лет ждать!
– он беспокойно оглядел кабину "Десанта", будто на ее стенах мог найтись ответ.
– Восемнадцать лет разлуки! Это же все равно, что смерть. Нет, это хуже. Она ведь ничего не будет знать обо мне".

– Вылетели на пятнадцать дней, вернемся через восемнадцать лет, сказал Тополь.

Он обращался не к Радину. Он сам для себя подводил итог.

– Мы с тобой космонавты, Вил, - отозвался Радин.
– Надо всегда помнить об этом.

"Зачем меня агитировать?
– подумал Тополь.
– Разве я не понимаю и так?
– И вдруг он почувствовал, что волна холода вновь подступает к сердцу. Но ведь восемнадцать лет! Это целая жизнь!.."

Космическая психология учила: чтобы успешно ждать, нужно ясно и спокойно сказать себе: "Я готов ждать. Слышишь, Чайкен! Я буду ждать восемнадцать лет. Все, что мы могли, сделано. Остался только мой личный долг - вернуться к тебе".

Они решили: вахты по двенадцать часов. Вахтенный шесть часов отдает работам по ремонту "Сигнала", три часа - гравитационному компасу: определение истинного положения корабля, скорости, ускорения. Два часа забота о пище, о регенерации воздуха, воды, уборка. Один час - личное время. Час этот - на раздумья о прошлом и будущем. И все.

В первую же свою вахту Тополь разбудил Радина до наступления срока. Он тряс его за плечи:

– Проснись, Рад, проснись!

Радин заторопился, отстегивая скафандр от кресла и недоуменно спрашивая:

– Уже прошло двенадцать часов? Что случилось? Я только уснул!

– Да нет, конечно же, не прошло, ты только посмотри сюда, - Тополь совал Радину пластину звездной карты, исчерченную карандашными стрелами гравитационных засечек.
– Я тут прикинул - щит уже создан! На Земле празднуют. Рад! Я не мог не разбудить тебя - ведь это весточка от нас. Наш привет! Как еще мы могли дать знать о себе? И ты смотри...

Говоря это. Тополь водил карандашом по карте. Рука дрожала. Карандаш дробно стучал по пластине карты.

– И масса щита, и форма, и координаты, - все на диво удачное. Лучше и не могло быть! Только одно удивительно: почему Янус так быстро вышел в расчетную точку? Правда, мы не знаем того, какая часть его низверглась через канал...

Радин положил ладонь на руку Тополя, сжал ее. Карандаш перестал прыгать.

– Если обрушилось хотя бы сорок процентов...

– Возможно, - проговорил Радин.

– Конечно!
– воскликнул Тополь.
– Но это еще: не все! Важнее другое! Я бы, наверно, не стал тебя будить, но ты понимаешь, что получилось?