Солдатская награда
Шрифт:
– Хорошо, хорошо. А сейчас пойдите, потанцуйте с мистером Смитом, вот с ним.
Она встала.
– Он меня гонит! – с притворным смирением сказала она. Потом пожала узкими, нервными плечиками. – Знаю, мы не так привлекательны, как француженки, но вы должны с этим примириться. Вот Ли, бедненький, никогда не видал француженок, для него и мы хороши. Но вам, военным, мы, к сожалению, уже не нравимся.
– Вовсе нет: мы передаем вас мистеру Ли с условием, что вы вернетесь к нам.
– Вот это уже лучше. Но, наверно, вы говорите так просто
– упрекнула она.
– Нет, нет. Вот если вы не пойдете танцевать с мистером Ли – это будет невежливо: он вас несколько раз приглашал.
Она снова нервно передернула плечиками.
– Видно, придется потанцевать, Ли. Если только вы не передумали, не расхотели со мной танцевать.
Он схватил ее за руку.
– О, Господи, пошли скорее!
Удерживая его, она обернулась к тем двоим, тоже вставшим с места.
– Но вы меня дождетесь?
Они уверили ее, что дождутся, и она оставила их в покое. Музыка заглушила треск протеза Доу, и Сесили скользнула в объятия мистера Риверса. Они попали в такт синкопам, он чувствовал пустое прикосновение ее груди, ее колен и сказал:
– Что вы с ним затеяли? – и крепче обнял ее, чувствуя изгиб бедра под ладонью.
– Затеяла?
– Да ладно, давайте танцевать!
И они сомкнулись, скользя, замирая и снова скользя, чувствуя пульс музыки, они играли с мелодией, теряя ее и снова находя, и плыли по ней, словно обрывки снов.
9
Джордж Фарр, стоя в темноте снаружи, впился в нее глазами, видя ее тонкое тело, перерезанное мужской рукой, видя ее головку рядом с чужой головой, видя, как вся она под серебряным платьем угадывает движения партнера, как ее сияющая рука ложится на его черное плечо, и веер колышется у согнутого локтя, кик ива под вечер. Он слышал ритмичную тревожную скабрезность саксофонов, видел смутные тени в темноте и вдыхал запах земли и растущей в ней жизни. Мимо прошла парочка, девушка окликнула его:
– Привет, Джордж! Ты тоже туда?
– Нет! – резко сказал он, в блаженном наслаждении, упиваясь страстным отчаянием молодости, и весны, и ревности.
Приятель, стоявший рядом с ним – приказчик из кафе, – выплюнул сигарету.
– Выпьем, что ли?
В бутылке, позаимствованной из кафе, была смесь алкоголя со сладким сиропом. Напиток сначала обжигал горло, но потом оставлял внутри только сладкий огонь, только смелость.
– Ну их к черту, – сказал Джордж.
– Значит, не пойдешь туда? – спросил приятель.
Они выпили еще. Музыка пробивалась сквозь молодую листву, в темноту, под золото звезд, под их немой сумбур. Свет, подымаясь над верандой, угасал, дом великаном чернел на небе: утес, об который бились волны деревьев и, разбившись, застывали навсегда; и созвездия, как золотые единороги, с неслышным ржанием паслись на синих лугах, взрывая их острыми и сверкающими, как сталь, копытцами, и небо, такое грустное, такое далекое, взрыто золотыми единорогами – в ту ночь
– Не пойду я туда, – ответил Джордж, отступая.
Они зашагали по лужайке, и в тени миртового дерена одна тень со вздохом распалась на две. Они быстро прошли мимо, отводя глаза.
– К черту! – повторил он. – Никуда я не пойду!
10
Это был День Отрока – мальчиков и девочек.
– Посмотрите на них, Джо, – сказала миссис Пауэрс. – Сидят, как неприкаянные души у входа в ад.
Машина остановилась у дома, оттуда хорошо было видно все.
– Да разве так сидят! – с восхищением сказал Гиллиген. – Поглядите на эту пару: взгляните, где он держит руку. Это у них называется светские танцы, а? Вот чего я никогда не умел. А попробуй я только так танцевать, меня бы отовсюду вышвырнули в первую же минуту. Да мне с детства не везло: никогда не приходилось танцевать в порядочных домах…
Освещенная веранда, меж двух одинаковых магнолий, походила на сцену. Сомкнувшись парами, танцоры двигались в меняющемся свете, то вбирая его, то уходя.
…возьми, встряхни, да не урони…
На перилах веранды по-прежнему сидели неучаствовавшие в танцах, присмиревшие, но воинственные. Подпирают стену – и все.
– Нет, я про тех вон, про бывших солдат. Посмотрите на них. Сидят рядком, перебрасываются французскими фразами – выучились в армии, сами себя обманывают. Зачем они здесь, Джо?
– За тем же, что и мы. Приятно поглазеть, разве нет? Но почем вы знаете, что это солдаты?.. Нет, вы гляньте туда, на тех двоих! – ахнул он вдруг с детской непосредственностью.
Пара скользила, замирала, нарочно нарушая синкопу, ища и находя ритм музыки, снова теряя его… Она уходила от него, приближалась, угадывая его движения: касание, короткое, как вздох, и расхождение – он сам помогал ей уйти, расстаться. Касание и отход: без завершения.
– Ух ты, а вдруг музыка остановится!
– Не глупите, Джо! Я их знаю. Слишком много я видела таких, как они, на танцульках, в кафе: славные скучные мальчики; им, беднягам, идти на войну, оттого и девушки к ним добры. А теперь воины нет, уходить им некуда. Смотрите, как девушки с ними обращаются!
– Что вы сказали? – рассеянно спросил Гиллиген. Он с трудом оторвал взгляд от танцующей пары. – Ух, видел бы наш лейтенант, что делается, с него бы весь сон слетел!
Но Мэгон неподвижно сидел рядом с миссис Пауэрс. Гиллиген обернулся со своего места рядом с негром-шофером и посмотрел на его неподвижную фигуру. Синкопы пульсировали вокруг них – перекличка струнных и духовых инструментов, теплая и щекочущая, как вода. Она наклонилась к Мэгону:
– Нравится, Дональд?
Он зашевелился, поднял руку к очкам.