Солдатская награда
Шрифт:
– Да, она тоже приехала. Хотите, пойдем, поговорите с ней!
Мэдден посмотрел на своего спутника. Доу переставил протез.
– Нет, не стоит, – сказал он. – Лучше я вас подожду.
Мэдден встал.
– Пойдем с нами, – сказал Гиллиген. – Она вам будет рада. Она ничего, вот Мэдден подтвердит.
– Нет, спасибо, я вас подожду здесь. Только вернитесь, ладно?
Мэдден прочел его невысказанные мысли:
– Да она еще танцует. Я успею вернуться.
Он закуривал, когда они отошли от него. Негр-кларнетист остановил свой оркестр и на время увел музыкантов; веранда опустела,
Гиллиген и Мэдден прошли по траве, из света в тень.
– Миссис Пауэрс, вы, наверно, помните мистера Мэддена, – официальным тоном сказал Гиллиген.
Несмотря на невысокий рост, в Мэддене было что-то большое, спокойное, ощущение сознательного бездействия после напряженной деятельности. Мэдден увидел ее бескровное лицо на темной обивке машины, черные глаза, рот, похожий на рану. Рядом сидел Мэгон, неподвижный, отрешенный, ожидая музыки, хотя трудно было сказать, слышит ли он ее или не слышит.
– Добрый вечер, мэм, – сказал Мэдден, сжимая ее крепкую, неторопливую руку, вспоминая резкий силуэт на фоне неба, вопль «Ты нас убил!» и выстрел в упор, в лицо человеку, в злое, покрасневшее лицо, освещенное короткой вспышкой пламени на горьком рассветном небе.
11
Дважды, бросая вызов соперникам, Джонсу удалось протанцевать с ней: один раз – шагов шесть, второй – шагов девять. В ней не было гимнастической легкости других девушек. Может быть, потому на нее и был такой спрос. Танцевать с теми – все равно, что танцевать с ловкими мальчиками. Во всяком случае все мужчины хотели танцевать с ней, касаться ее.
Джонс, во второй раз оторванный от нее, желчно соображал, какую тактику применить, и, улучив момент, отбил ее у лакированной прически и смокинга. Тот недовольно поднял пустое, словно выглаженное лицо, но Джонс ловко оттеснил ее от резвящегося стада в угол, образованный концом балюстрады. Здесь его могли атаковать только со спины.
– Ваш друг сегодня тут.
Перья веера легко скользнули по его шее. Он пытался прижать ее колено своим, но она ловко избегала прикосновения, тщетно стараясь выбраться из угла. Кто-то, пытаясь оторвать ее от него, назойливо вертелся за его спиной, и она с неудовольствием сказала:
– Вы танцуете, мистер Джонс? Здесь отличный паркет. Может быть, попробуем?
– Ваш друг Дональд танцует. Пригласили бы его, – сказал он, чувствуя пустое прикосновение ее груди, ее нервные попытки уйти от него.
Снова кто-то подошел к нему сзади, и она подняла свое миловидное лицо.
Ее мягкие тонкие волосы небрежно пушились вокруг головы, накрашенный рот казался лиловатым на свету.
– Он здесь? Танцует?
– Да, со своими двумя Ниобеями [16] . Даму я сам видел – значит, и мужчина тоже тут.
16
Ниобеи – дети Ниобы, царицы Фив. Гордясь своим многочисленным потомством, она бросила вызов богине Лето, матери Аполлона и Артемиды. Разгневанные
– Ниобеями?
– Да, с этой миссис Пауэрс, или как ее там. Она откинула головку, чтобы видеть его лицо.
– Вы лжете!
– Нет, не лгу. Они здесь.
Она в недоумении смотрела на него. Он чувствовал, как веер, висевший на ее согнутой руке, мягко касался его щеки; сзади кто-то снова навязчиво пытался отбить ее.
– Сидит там, в машине, – добавил он.
– С миссис Пауэрс?
– Да, моя дорогая, будьте начеку, иначе она его отобьет.
Она вдруг вырвалась от него:
– Если вы не хотите танцевать…
Сзади кто-то настойчиво и неутомимо повторял:
– Разрешите пригласить вашу даму?
– Ах, Ли? Мистер Джонс не танцует.
– Разрешите? – фатовато бормотнул юный франт, уже обняв ее талию.
Джонс, мешковатый, желчный, стоял, следя желтым взглядом, как ее веер опустился на смокинг партнера, словно притихший всплеск воды, как изогнулась ее шея и рука, сияющая и теплая, легла на черное плечо, как едва намеченное сквозь серебро тонкое тело, уклоняясь, угадывало движения партнера, словно обрывки снов.
– Спички есть? – отрывисто спросил Джонс у человека, одиноко сидевшего в качалке.
Он раскурил трубку и, медлительный, толстый, с враждебным видом прошелся мимо группы мужчин, сидевших, словно стайка птиц, на перилах веранды. Негр-кларнетист все больше и больше пришпоривал, разжигал бешеные усилия своих оркестрантов, но медь замерла, и приглушенные голоса вели ритм в жалобном миноре, пока медь, отдышавшись, не подхватила его снова. Засунув руки в карманы, Джонс сосал трубку, когда тонкая рука вдруг скользнула по его толстому шерстяному рукаву.
– Подождите меня, Ли. – (Джойс обернулся, увидел ее веер, стеклянную хрупкость ее платья.) – Мне надо пойти к машине, повидать друзей.
Выглаженное лицо юноши над безукоризненным бельем стало капризным и недовольным.
– Можно мне с вами?
– Нет, нет, подождите тут. Мистер Джонс меня проводит: ведь вы даже незнакомы с ними. Потанцуйте, пока я приду. Обещаете?
– Но ведь я…
Тонкая светлая рука остановила его:
– Нет, нет, я очень прошу. Обещаете?
Он обещал и недовольно смотрел, как они спускаются по ступенькам, между двумя магнолиями, в темноту, где ее платье стало бестелесным движением рядом с бесформенной мешковатостью спутника… Потом он повернулся и пошел по пустеющей веранде. «И откуда взялся этот хам? – думал он, проходя мимо двух девушек, смотревших на него со сдержанным ожиданием. – Неужто сюда пускают кого попало?»
Он стоял в нерешительности, когда появилась хозяйка, не умолкавшая ни на миг, но он обошел ее с привычной ловкостью. В тени за углом одиноко сидел человек в качалке. Ли подошел и еще не успел ничего сказать, как тот протянул ему коробок спичек.
– Спасибо! – сказал он, ничуть не удивившись и зажигая сигарету.
Он отошел, а собственник спичек, вертя маленький, ломкий коробок, мельком подумал: кому же он даст прикурить третьему?
12