Солдатский долг. Воспоминания генерала вермахта о войне на западе и востоке Европы. 1939–1945
Шрифт:
Было отмечено, что такие наспех сколоченные отряды распадались столь же быстро, как и создавались. Добросовестный солдат старался как можно скорее вернуться в свою часть, а плохой, не желая сражаться за Париж, ставший вдруг очень неуютным для жизни в нем, дезертировал. Массы солдат, направляющиеся с запада по крупным магистралям на восток, военнослужащие тыловых частей, по-прежнему успешно избегавшие участия в боях, и большинство сотрудников ставших ненужными наземных служб люфтваффе – все они затопляли город непрерывным потоком; я совершенно не пытался их удерживать. У этих людей имелась единственная цель: как можно скорее возвратиться на родину. Преобразовать за короткий срок в боеспособные части эту бесформенную массу без офицеров и унтер-офицеров, растерявшую даже остатки организации, было абсолютно
В подтверждение моего мнения процитирую здесь заместителя начальника штаба 1-й армии полковника Эммериха, который в историческом исследовании о Второй мировой войне, написанном в плену, выразился так:
«Качество войск: Командующий силами вермахта в Париже: охранные части и силы противовоздушной обороны, размещенные в Париже. Никаких боевых частей, мало спаянных частей, нехватка командных кадров и слабая подготовка. Недостаточное вооружение. Силы ПВО не имеют средств наблюдения и связи, пригодных для использования в наземном бою. В значительной степени стационарные. Учитывая особую сложность городского боя и техническое превосходство противника, невозможно было ожидать от командования вермахта в Париже сопротивления, достойного называться этим словом».
В соответствии с полученным приказом, я установил контакт с генералом полиции Обергом. Мои отношения с ним оставались холодными, это было естественно, тем более что он заявил мне, он сам и возглавляемые им силы, вплоть до получения особого приказа, останутся в подчинении рейхсфюрера СС Гиммлера. Однако он предоставил в мое распоряжение свою осведомительную службу, а когда увидел, что оказывается во все усиливающейся изоляции, стал контактировать со мной гораздо плотнее. Он покинул Париж незадолго до того, как пути из него оказались перерезанными. Заслуживает упоминания следующий случай. Ко мне прибыл начальник его оперативной службы, я проинформировал его о ситуации, намеренно сгустив краски. Уже на следующую ночь он удрал из города вместе со всеми сотрудниками полиции, гестапо и т. д., ничего не сказав своему начальнику. Меня это нисколько не огорчило, поскольку полиция отказывалась выполнять мои распоряжения, что могло сильно повредить принципу единоначалия. Правда, при этом я лишился приблизительно тысячи двухсот хорошо подготовленных молодых бойцов. Это бегство без приказа буквально сразило Оберга. Я не мог не сказать ему, что подобных «солдат» следует остерегаться в принципе: здоровые, в прекрасной форме, они годами шатались по парижским улицам в то время, когда их родина переживала такие страдания. Следовало ожидать, что они поведут себя таким образом.
Первые приказы о разрушении города
Очень скоро я понял, на что в действительности направлен приказ, требовавший от меня парализовать парижскую промышленность при помощи взрывов зарядов динамита. Я тогда спросил: если я прикажу взорвать заводы, то лишу средств к существованию рабочих, которые на протяжении нескольких лет добросовестно работали на нас и сейчас сохраняют лояльность, тем самым я выброшу их на улицу и заставлю примкнуть к Сопротивлению. Нищетой и отчаянием я превращу их в бойцов.
Но я должен был все сделать для поддержания в городе порядка и спокойствия. Поэтому я попытался привязать рабочих к их местам работы, повысив зарплаты. Полумеры, а иначе их назвать нельзя, вызвали только горечь и не имели ни малейшего военного значения. Поэтому я попросил командира команды подрывников оставаться в месте ее дислокации, разработать планы и ожидать моих дальнейших распоряжений. 15 августа, на следующий день после прибытия команды подрывников, я получил по радио приказ разрушить парижские мосты. Ситуация стала драматической. Я не верил в возможность штурма противником Парижа с юго-западного направления. Я скорее ожидал, что союзники пощадят его и что их войска, выполнившие свою задачу в Фалезе, форсируют Сену юго-восточнее города. Если они имели твердое намерение сохранять город от разрушения, то должны были обойти Париж в ходе своего наступления, но мне приходилось считаться с тем, что они могут его занять и установить над ним контроль.
Так какое военное значение в данной ситуации мог иметь взрыв мостов? Если допустить, что из
Поэтому я отправил телеграмму о том, что не имею возможности выполнить приказ по причине отсутствия как необходимой для этого взрывчатки, так и саперов. После этого мне прислали саперный батальон 91-й пехотной дивизии [77] .
Я приказал его командиру осмотреть мосты и приготовить взрывчатку, однако оставил за собой исключительное право решать, когда их взрывать, поскольку мосты требовались для ведения боя. Командир батальона получил из флотского арсенала около 300 торпед со специальными машинами, необходимыми для их транспортировки. Как специалист, он заверил меня, что они разрушат мосты. Я ввел саперов в центр города и разместил в здании Палаты депутатов. Так я значительно увеличил оборонительный потенциал на две с половиной роты в самом сердце города. Я намеренно затягивал решение ставившихся передо мной армией вопросов относительно выполнения приказов.
77
Основной контингент которой был потерян при блокировании союзниками в Сен-Мало. (Примеч. ред.)
Скоро ко мне прибыл г-н Нордлинг, генеральный консул Швеции – у меня еще будет много случаев рассказать о нем; он проинформировал меня, что некоторые мосты уже подготовлены к взрывам, а из близстоящих домов эвакуированы жители. Он боялся, что саперы начнут взрывы без моего разрешения. Поступавшие мне приказы принимались не только моей рацией, но и рациями других служб, которые с вполне похвальным рвением приступили к необходимым действиям, чтобы в час «Ч» взорвать заряды. Эти события заставили меня отдать максимально четкие и строгие приказы, в которых я повторял, что ничего не должно делаться без моего ведома.
Чем больше я размышлял над планами разрушения Парижа, тем яснее вырисовывалась для меня линия поведения, которой мне следовало придерживаться. В соответствии с полученными инструкциями я должен был поддерживать порядок и дисциплину в гарнизоне, чтобы отступающие войска могли проходить через город. Мне, в силу знания обстановки, принадлежало право решать, помогут ли разрушения исполнению моей основной задачи. А они действительно могли только осложнить ее. Если даже оставить в стороне чисто военные соображения, я, будучи честным солдатом, с самого начала решил спасти от бедствий войны население и такой прекрасный город, как Париж, насколько это было возможно и зависело от меня. Эти две причины, на первый взгляд такие разные, имели общий источник: мои представления о профессии военного. Обе они побуждали меня действовать в одном направлении: предпринять все возможное и невозможное ради спасения Парижа от разрушения.
Смерть и прощальное письмо фельдмаршала фон Клюге
Тем временем на Нормандском фронте произошли важные события. Противник, готовившийся окружить наши армии, продолжавшие там сражаться, направил свои танки в Бретань через Рен, а его выдвигавшиеся из Нормандии разведывательные отряды изучали районы к востоку от нее. 9 августа войска союзников уже были в Ле-Мане, 10 августа – в Алансоне, 17 августа – в Шартре.
Вместе с тем 20 июля продолжало требовать новых жертв. Одну из них оно нашло в лице фельдмаршала фон Клюге, чье имя гестапо обнаружило в каком-то списке заговорщиков. 17 августа в мой кабинет пришел фельдмаршал Модель и сообщил мне, что назначен на место фон Клюге. Я спросил его, в курсе ли последний. Модель отрицательно покачал головой. И я тут же понял, что происходит: фельдмаршала собираются повесить!