Солдаты и пахари
Шрифт:
Всадник подлетел к крыльцу, осадил коня, забрызгал грязью свежевымытые ступеньки.
— Потише ты!
Зашли в контору. Дрожащими руками раскрыл Сысой Ильич конверт, вынул испещренную мелкими завитушками бумажку. Томительные предчувствия и тревога Сысоя Ильича были не напрасными. Вот она, беда! Писал старшина соседней волости:
«Дорогой друг и брат Сысой Ильич!
Так что срочно пишу. Отрекся император наш Николай Александрович от престола. Насчет власти надо быть спокойным. Революция захватила власть, но уездный представитель, известный
Колька, небрежно скинув плащ, бесцеремонно втиснулся в кресло, закурил трубку. Видно, было, что он намерен всерьез поговорить с отцом: велел поплотнее прикрыть дверь, задернуть шторы.
— Вот что, папа, — сказал он, когда писарь кончил чтение. — И после революции, как ты понимаешь, власть должна быть наша. Так?
— Понимаю, — кивнул Сысой Ильич.
— Времени — одна ночь. Поговорим с крепкими мужиками о завтрашнем сходе. От уездной власти буду выступать я. Знай: твой сын не только твой гость, но еще и представитель земства. И приехал я к тебе не в отпуск и не случайно!
Колька утер рукавом губы. Для отца это был привычный знак: на столе появился штоф.
Вечером в доме Сутягиных вновь собралась вся волостная знать: старшина, урядник, священник, лавочники и несколько богатых мужиков. Колька велел привезти и Гришку Самарина.
— Надо подготовить село для выборов в управу, — почти приказывая, говорил Колька. — Во главе должны стать Василий Титыч и вот… Сысой Ильич. Как и было. От народа предлагаю выдвинуть Григория Самарина.
— Если надо, так будет! — шумела компания.
— За здоровьице ваше, Николай Сысоич!
— Не извольте беспокоиться. Мы за своих постоим!
И вновь шла угарная гульба, не знающая никаких границ.
На другой день согнали народ на сходку. Писарь выкатил из пожарного сарая старую телегу, кряхтя, забрался на нее и начал речь:
— Граждане мужики, по случаю нового правительства, послушаем члена уездной земской управы, — он с гордостью поглядел на сына. — Пожалуйста!
Люди притихли. Колька молодцевато вскочил на телегу, тряхнул золотым чубом (и в самом деле, залюбуешься офицером). Начал торжественно, волнуясь:
— Граждане! Крестьянство и рабочий люд сбросили царя! Мы, истинные революционеры, жестоко страдали от черного гнета царского правительства. Много лишений потерпел наш народ. Но власть в руках народа…
В толпе пробежал едва уловимый шумок. Кто-то крикнул:
— Какого народа?
— У кого власть-то, говори толком!
— Тише, гражданы! Давай дале!
— Скоро по решению Учредительного верховного собрания земля будет отдана в полное распоряжение мужика. Мужик ныне властелин на своей земле!
Сход замер.
После Кольки влез на телегу нежданно-негаданно для всех явившийся с фронта Иван Иванович Оторви Голова.
— Мужики! — испуганно крикнул он. — Нам, значит, требуется земля? Требуется. Нам ее дают? Дают. Отвоевать эту землю у немцев — это самое, мужики, главное дело!
— Верна-а-а-а! — загудел романовский край и тут же затих.
— А ну-ка! Дай мне слово! — вырос над толпой Тереха Самарин.
— Пастух? Откуда он, змей такой, взялся?!
— Смотри-ка, без руки!
— Я думаю, — заговорил Тереха, — этот член уездной управы ни хрена не понимает в политике, хотя и революционер. Или же он притворяется! Война, мужики, это вот что! — Он высоко вскинул обрубок руки, как бы стараясь показать его самому дальнему. — Мира надо! Не войны. Мир нужен и немцам. Они такие же, как и мы, люди. Землю надо бедному крестьянству сейчас же! Сказки да посулы таких прохвостов, как Колька, мы слышали не раз! Дадим, мол, землю, а ты пока что иди башку подставляй под пули!
Загорланили в отчаянии романовские:
— Зеленый ишо учить-то!
— Зеленый? А ну, выходи сюда, кто это сказал! — Тереха рванул на себе гимнастерку. — Я полный кавалер! Руку там оставил. А за што?
— Верна-а-а!
— Трудяга вечный!
— Долой войну!
— Тихо! — на телеге, рядом с Терехой, встала учительница. Звонко, как на уроке, сказала:
— Война не нужна ни крестьянам России, ни рабочим! Вот здесь, среди вас, стоят десятки сирот… Кто еще хочет быть убитым или осиротеть? Кто хочет гибели сыновей, братьев, отцов? За чужие интересы, за интересы богачей и шкурников?
В переднем ряду заплакала женщина. Вопль ее всколыхнул толпу:
— Никто! Никто!
— Долой их, сукиных сынов!
— Товарищи! — это слово прозвучало в Родниках в первый раз. — Предлагаю принять резолюцию: «Настоящая европейская война начата царями и классом капиталистов. Трудовому народу война не нужна. Долой империалистическую кровопролитную бойню!»
— Долой! — кричали в толпе. — Хватит, попроливали нашей кровушки!
— Правильно, Александра Павловна, — шептал себе под нос стоявший в передних рядах Иван Иванович.
— Нет! Погодите! — Колька опять вскочил на телегу. — Так дело не пойдет! Не верьте тем, кто продает Россию! Не верьте немецким шпионам!
— Сам ты немецкий шпион, курва!
— Брехня все это!
— Давай за резолюцию!
Занялись Родники. Разломилась ржаная коврига на два ломтя. Но, как ни бились Саня с Терехой, все-таки резолюцию по большинству голосов провести не могли: бедняков на сходе было мало, а середняк молчал. И в земскую управу избрали тех, кого намечал Колька. Все вроде осталось так, как было. Только не совсем так.