Солдаты мира
Шрифт:
Они сидят в яме. Божко покуривает. Назиров ворочается, переживает позор. На него жалко смотреть. Поликарпов торжествует.
«Отец, — напишет он вечером, — а ты еще сомневался, нужен ли я десантникам. Для меня этот вопрос не существует, я уже знаю, что такое локоть друга».
— Покурить не хочешь с горя, а, Ризо?
— Э, — отворачивается тот.
— А взял-то я тебя, Ризо, голыми руками: автомат мой у Климова, нож у тебя. И ты с двумя автоматами
— Не надо, — быстро говорит Ризо.
— А ты? — теперь очередь Поликарпова. — Тебя как цыпленка поймали. Выводы делаешь?
— Делаю, — Поликарпов переполнен чувством благодарности.
— Ну-ка, тихо, — Божко прикладывает палец к губам.
Слышен шорох. Треснула ветка. Божко на всякий случай ладонью зажимает рот Назирову, другой рукой подхватывает автомат и глазами показывает Поликарпову. Тот осторожно выглядывает из ямы и тут же скатывается на дно.
— Он? — одними губами спрашивает Божко.
Идет Климов, идет, не таясь, разгоряченный бегом по лесу. На ходу Климов черпает снег, глотает с ладони, трет лицо.
Он появляется над воронкой, видит выставленные на него автоматы, Ризо и говорит, не разжимая сцепленных челюстей:
— Привет… Что ж ты, ефрейтор, куричья лапа!
Ризо виновато улыбается.
— В этот раз я предоставил возможность каждому на свое усмотрение ориентироваться по обстановке, — говорит на разборе лейтенант, похлопывая веткой по голенищу сапога. — Умело действовал в засаде сержант Климов…
Поликарпова так и подмывает сказать, он порывается вперед, но его тянет за полу куртки Божко:
— Цыц!
— Сообразительность. Хитрость. Решительность, — продолжает лейтенант. — Сражение выигрывает тот, кто твердо решил выиграть. Кто заранее считает себя побежденным, тот действительно побежден наполовину до начала самого дела.
— Товарищ гвардии лейтенант, а товарищ гвардии лейтенант!
— Слушаю вас, Назиров.
— Товарищ гвардии лейтенант, — Ризо подмигивает соседям, — а вообще получилось отлично? — и первым смеется сам.
На комсомольском собрании, проходившем в Ленинской комнате, Поликарпов оказался в самом углу, за широкими спинами Божко и Назирова, и приготовился по старой училищной привычке вздремнуть. Он устал, уже не чувствовал в отдельности руки, ноги, шею — все тело ныло, глаза слипались. В комнате быстро надышали теплом. Поликарпов уже ничего не мог поделать с собой, вытянул ноги и свесил голову на грудь. Ему снилось что-то домашнее.
Он вошел в воду. Вода была по-летнему парной. Он погружался в нее медленно, лениво разгребая перед собой ряску…
Потом он поплыл. Плыл все быстрее, по-прежнему разводя руки брассом. Он выходил на поверхность, как выходит корабль на подводных крыльях. Потом он мчался на воздушной подушке. Руки его уже загребали воздух, очень плотный,
А потом его стало опускать. Он снижался. Он летел уже над самыми деревьями. Это было опасно. Он как бы подтягивал к себе воздух, но его не хватало. Он снижался. Ветки хлестали его по лицу. Он уворачивался от них. Но он летел… И напоролся на сук.
Он вскрикнул от боли, очнулся, обалдело посмотрел на обращенные к нему смеющиеся лица, на рассерженное лицо председательствующего и прошепелявил:
— Виноват… сморился… прошу прощения. — И вытер ладошкой губы.
— Тебе, Поликарпов, больше других надо слушать, — рубил председательствующий. — Ты можешь потянуть нас вниз в показателях. Я лично в этом почти не сомневаюсь. На полосе препятствий тебе трудно, потому что ты маленький. А ты спишь. Я даже сомневаюсь, можно ли на тебя надеяться в предстоящем разведвыходе. Тебе надо заниматься по каждому предмету вдвое больше, чем опытным воинам. Одними гирями ты погоды не сделаешь, Поликарпов, не думай. Не спать тебе надо, а максимально использовать каждую минуту. Я вижу, как ты читаешь на самоподготовке учебник по разведке — спишь, а не читаешь!
Поликарпов очнулся. Его ругают? В нем сомневаются? Смысл сказанного был обиден. Его унижали.
— Я… — Но слова не пришли к нему еще. Он не проснулся. — Я не понимаю, откуда сомнения…
— Оттуда, — сказал председательствующий. — Считаю, надо обратить внимание на показатели комсомольца Поликарпова. И разобраться.
— В чем? — оглядел товарищей Поликарпов. — В чем разбираться?
— В том.
— Слушай! Почему так говоришь! — взвился вдруг Назиров. — Алеша добросовестно служит. Понимаешь! Добросовестно!
И все еще смеющийся Божко тоже поддержал Поликарпова:
— Что ты к нему привязался!
(Это он щекотал Поликарпова, а потом двинул большим пальцем под ребро.)
— Прошу выбирать выражения!
В комнате загудели. Поликарпов понял, что гудят в его пользу. И слова пришли к нему.
— То, что я сейчас заснул, виноват. Сморило. Сомнения в своих показателях по боевой и политической подготовке отметаю как беспочвенные. Но вот что, товарищи… Я до сих пор не участвую в соревновании. Меня почему-то не охватили. Готов вызвать любого. И докажу, честное комсомольское. Я готов.
— Это и в самом деле упущение, — подумав, согласился председатель. — Давайте сейчас вопрос и разрешим, хотя это, правда, и не входит в повестку.
— Пусть со мной, — поднялся снова Ризо. — Куксова перевели в десантный батальон, я остался тоже один.
Подумав и взвесив, не слишком ли разные, так сказать, весовые категории у старослужащего Назирова и молодого Поликарпова, комсомольское собрание согласилось с предложением.
— Я буду помогать, — гордо пообещал Ризо. — Я.