Солдаты вышли из окопов…
Шрифт:
Бредов поднялся. Молча отодвинул дверь, вышел боком, не глядя на полковника. Залез к себе на верхнюю полку и долго лежал лицом к стене. Было тяжело, неудобно. Пугали и мучили страшные мысли…
Никто не знал, куда пропал Мазурин. Ротное начальство не беспокоилось о нем, на вопросы солдат не отвечало или отделывалось неопределенными словами.
Больше всех тревожился Карцев. «Не случилось ли что-нибудь плохое с Мазуриным? Как он нужен мне в эти дни!» Раздача листовок, посещение нелегальной квартиры, беседы со многими солдатами и с офицером Казаковым — все это было для него новой,
В версте от лагеря, вблизи железной дороги, в квартире рабочего Куропаткина (товарищи в шутку называли его «генералом Куропаткиным») была устроена подпольная читальня для солдат. Куропаткин жил изолированно, и ходить к нему можно было без особого риска. И вот здесь, через несколько дней после исчезновения Мазурина, Карцев узнал о его судьбе от поручика Казакова, изредка появлявшегося в читальне.
— Я еще не выяснил причину ареста, — сказал Казаков. — Думаю, не особо важная зацепка, потому что пока никого из наших не арестовали и квартиры не нашли. Но надо быть теперь вдвойне осторожными.
Поручик был неспокойный, подвижной человек. Работал он на доставке нелегальной литературы. Когда отбывал воинскую повинность (служил он вольноопределяющимся), ему партия поручила остаться на военной службе, чтобы оживить ослабевшую в армии подпольную работу. И, несмотря на отвращение к обществу юнкеров, большею частью поверхностных и мало развитых людей, он окончил училище и стал офицером. Не желая навлечь на себя подозрение в неблагонадежности и тем самым сорвать партийное дело, он держался осторожно, не фамильярничал с солдатами, тихонько прощупывал настроение офицеров и, связавшись с фабричным социал-демократическим комитетом, куда имел явки, понемногу организовывал ротные и батальонные кружки.
В июньские дни тысяча девятьсот четырнадцатого года в стране вспыхнули рабочие забастовки. Усилили свою деятельность и солдатские кружки. Отсутствие Мазурина сказывалось настолько заметно, что Казаков и Балагин, посовещавшись между собой, решили просить у подпольного фабричного комитета опытного агитатора, знакомого с местной военной жизнью. Балагин считал, что положение сейчас очень выигрышное и нельзя им не воспользоваться. Балагин нравился Карцеву. Стройный, с золотистыми волосами, чуть рябоватый, он хорошо рассказывал о Екатеринбургской большой стачке, в которой участвовал.
Пробовали привлечь к работе Орлинского, но тот не согласился вести беседы с солдатами о значении рабочих забастовок, о классовой борьбе, о приближающейся революции.
— Где вы видите революцию? — пренебрежительно говорил Орлинский. — По-моему, ею нигде и не пахнет. Забастовки происходят часто, но от них до революции — тысяча верст! Это случайные эпизоды, не больше, неразумные вспышки, не приводящие к цели. Надо раньше воспитать рабочих…
— Чепуху вы городите! — возражал Казаков. — Несомненно, мы стоим перед большим революционным подъемом. Почитайте хотя бы газеты, если не верите другим источникам. В Баку, в Риге, в Петербурге, в Иваново-Вознесенске, во всех промышленных городах бастуют сотни тысяч рабочих! Как здорово они держатся!
Куропаткинская квартира превратилась в боевой центр подпольной работы. Фабричный комитет присылал сюда своих лучших агитаторов. Больше других до своего ареста работал Мазурин. В беседах с солдатами он опирался на хорошо известные им события (покушение на Вернера, арест ефрейтора Защимы, побег Мишканиса, причины сумасшествия Самохина), обсуждая и объясняя их, переходил к обобщениям, наталкивая своих слушателей на ясные и простые выводы. Он доставал подпольную военную литературу девятьсот пятого и шестого годов, полную революционного огня, хорошо освещавшую солдатскую жизнь и во многом свежую и не устаревшую еще и сейчас, кропотливо подбирал газетные вырезки о забастовках, номера «Правды» и подробно рассказывал, почему и с кем борются рабочие и какая связь существует между ними и солдатами. В читальню приходили новые, приглашенные своими товарищами солдаты, смущаясь от непривычки, неловко садились, читали, разговаривали, неуклюже и робко задавали вопросы, спорили.
И вот — нет Мазурина… «Кем, кем его заменить?.. — не переставал думать Карцев. — Петровым? Нет! С ним творится что-то неладное».
Раза два заходил Петров к Куропаткину. Похудел, был угрюм. Карцев заботливо расспрашивал его, но тот сначала отделывался пустыми фразами, а потом как-то рассказал…
Однажды, гуляя по лагерю, он услышал знакомый хрипловатый голос, окликнувший его. В дверях маленького барака в расстегнутом кителе стоял Тешкин. Петров избегал с ним встреч. Тешкин казался ему большим, мохнатым насекомым с узенькими липкими щупальцами.
— Почему не заходите? — спросил штабс-капитан.
— Занят, — холодно ответил Петров.
— Интересная сегодня газетка, — вяло сказал Тешкин и взял номер «Русского слова», лежавший на скамейке. — Сербы укокали австро-венгерского престолонаследника Франца-Фердинанда вместе с женой… Да заходите.
Зажав газету в руке, он отступил в глубь барака.
Как и городская квартира, его лагерный барак носил следы грязи и беспорядка. Наливая вино в стакан, он говорил:
— Убили наследника. Ну и царство ему небесное! Нарушили этим убийством какой-то жизненный принцип? Сомневаюсь. Что такое жизнь? Медленное умирание, постепенное гниение на корню. А тут один миг! Надо рассматривать такую смерть как простое ускорение затянувшегося процесса.
И, исподлобья посмотрев на Петрова, спросил:
— Вы никогда не думали о том, что высшей силе, управляющей нами, следовало бы позволить человеку истратить сразу весь запас наслаждений, отпущенный ему на этой бренной земле, но, конечно, с условием, чтобы ощущения эти возрастали пропорционально к быстроте их расходования? Не думали, нет?
Он весь изгибался, длинный, какой-то скользкий, невыразимо противный.
Петрову не хотелось спорить. Он попросил газету и ушел. В палатке прочитал коротенькую телеграмму, не выделявшуюся среди других сообщений, об убийстве в Сараеве девятнадцатилетним сербским гимназистом Гаврилой Принципом австрийского престолонаследника.
— От маленькой спички большой пожар может вспыхнуть, — сказал Петров. — Понимаешь, Карцев!
— Да! И знаю: гнилое быстро горит.