Солдаты вышли из окопов…

Левин Кирилл Яковлевич

Весь день полк был в бою. Третий батальон, удачно маскируясь в мелких зарослях и кустах, подобрался к правому флангу германцев. Наступлением руководил Васильев. Девятая рота сделала ложный выпад, солдаты стреляли, до потери голоса кричали «ура» в то время, когда остальные роты готовили главный удар. Васильев шел в цепи с винтовкой. Германцы бежали, отстреливаясь на ходу. Больше двухсот человек было взято в плен. Солдаты с колена били по отступающим. Карцев тащил германский пулемет, не замечая, что у него течет кровь по щеке, задетой пулей. Вдруг струя пулеметного огня резнула по роте. Двое упали, остальные поспешно

легли. Вражеский пулемет оказался близко, в кучке деревьев. Его засыпали пулями, но как только солдаты бросились к деревьям, сухое, страшное стрекотание возобновилось и хорошо направленные пули снова полетели над землей.

— Охотников! — закричал Васильев. — Что же мы, из-за этого гаденыша застрянем здесь?

Вызвались пять человек, в их числе — Карцев и Черницкий. Трое двинулись прямо в лоб, стреляя и крича, а Карцев и Черницкий пошли в обход. Припадая к влажной земле, Карцев полз, описывая дугу. По выстрелам он определил, что находится сзади пулемета, и, сделав знак Черницкому, изменил направление. Пулеметные очереди звучали неравномерно — то стремительные, злые, то короткие, обрывающиеся.

— Упорный какой!.. — пробормотал Черницкий. — Он же совсем один!

Теперь они видели пулеметчика. Тот лежал, неловко вытянув ноги, спина зеленым горбом подымалась над пулеметом. Увлеченный своим делом, он не замечал русских, которые были уже в десяти шагах от него. Карцев поднял винтовку, но Черницкий схватил его за плечо, поднялся как барс, бросился на пулеметчика. Германец не вскочил. Лежа, он беспомощно сучил ногами и смотрел на русских. Это был плотный, рыжеватый человек, уже немолодой, с длинным хрящеватым носом. Серые струйки пота катились по его лицу.

Они потащили немца вместе с его пулеметом.

К вечеру полк, захвативший более четырехсот пленных и десять пулеметов, попал под сильный артиллерийский обстрел. Русская артиллерия стреляла совсем редко, малочисленные трехдюймовые орудия не могли состязаться с тяжелой германской артиллерией. Вековые дубы падали, расщепленные гранатами. Русская батарея, стоявшая на опушке, снялась и ушла в тыл: не было снарядов.

Казаков, охранявший правый фланг полка, донес, что Зарайский полк оставил свой участок и отступил. Уречин не хотел верить донесению. Он отправился на правый фланг и вернулся с посеревшим лицом.

— Хотя бы предупредили! — глухо бросил он Денисову. — Неужели полковник Замятин не понимает, что он делает? Ах, сволочь! Я подам на него жалобу!

Денисов усмехнулся.

— Замятин — гвардеец, — сказал он, — родственник генерала Безобразова. Об этом хорошо знают в штабе корпуса. Бесполезно жаловаться…

Уречин хмуро посмотрел на него.

— Прикажите, капитан, — резко сказал он. — отправить две роты третьего батальона на правый фланг. Пускай расположатся под прямым углом к фронту полка. Вечером придется, видно, отступать.

16

Четвертый день Мазурин находился в запасном батальоне. Солдаты вповалку спали на нарах. Вместо матрацев лежали тоненькие соломенные маты, воняющие псиной. На обед давали постный суп с черными, как уголь, грибами. Унтер-офицеры и старые кадровики цепко держались за свои места. Начальство считало лучшими тех из них, которые безжалостно обращались с солдатами, и в батальоне происходило своеобразное соревнование: взводные и отделенные хвастались

числом разбитых физиономий, количеством поставленных под винтовку и перепоротых солдат. Розга в батальоне была узаконена. В первый раз увидел Мазурин, как пороли солдата — немолодого уже мужика-ополченца. Пороли взводные. Кругом выстроили роту, так как начальство полагало это зрелище полезным для «вразумления непокорных». Сейчас же после порки солдат повели на занятия. Высеченный уходил молча, со страшным, неподвижным лицом. Занимались маршировкой, отданием чести, ружейными приемами. Винтовок для обучения не хватало, и они по нескольку раз переходили из рук в руки. Остапчук, взводный Мазурина, придумал остроумное приспособление: он командовал «пли», и за отсутствием винтовок взвод хлопал в ладоши, изображая выстрелы. Со двора выпускали очень немногих. Из четырех с лишним тысяч человек, числящихся в батальоне, около трети считалось в «безвестной отлучке», то есть в бегах. Явление это сделалось настолько обычным, что не вызывало у начальства особых волнений.

Солдаты маршировали с деревянными ружьями. Приходил капитан, низколобый, сутуловатый человек со свинцовыми глазами, и начинал ругаться. Иногда вызывал из рядов солдата и, не размахиваясь, тычком бил его по лицу. Потом шел проверять, как «замерли» солдаты, в наказание поставленные под винтовку. Они стояли во дворе, под окнами канцелярии, в полной выкладке, с кирпичами, положенными в походные мешки, под настоящими винтовками, хотя в них крайне нуждались для обучения.

— С деревянным ружьем не штука постоять, — говорил капитан. — Нет, ты мне под винтовкой, сукин сын, замри, почувствуй, что наказан!

Позевывая и показывая гнилые коричневые зубы, он шатался перед ротой, но ни разу не командовал. Это дело он предоставлял младшим офицерам и унтер-офицерам. Была, впрочем, у капитана одна выдумка, которой он очень гордился. В станках навешивали соломенные мешки, солдат выстраивали в шеренгу, и по команде они, крича «ура», бежали со штыками наперевес и, сделав все сразу выпад, кололи мешки.

— Вот она, русская штыковая атака! — восхищенно говорил капитан. — На фронте они переколют всех германцев. Вот как надо обучать солдат!

В запасном батальоне шла странная, беспорядочная жизнь. Состав его был велик и текуч. Маршевые роты набирались без всякого надзора, и это способствовало повальным злоупотреблениям. Капитан был всегда пьян. Адрес его квартиры хорошо знали солдаты: туда ежедневно отправлялись кульки с продуктами, вином, водкой. Делалось это под наблюдением фельдфебеля — доверенного лица. Те, у кого были деньги, отсиживались в батальоне месяцами. Только к приезду инспекторов подтягивались, а через день все шло по-старому. Мазурин, бывший на ножах со взводным, знал, что будет отправлен с первой же маршевой ротой, но не выказывал беспокойства.

Однажды утром в роту пригнали под конвоем двенадцать мобилизованных. Это были рабочие, за политическую неблагонадежность уволенные с фабрики. За ними установили особый надзор, из казармы не выпускали. Капитан приказал их построить. Нежно улыбаясь, он ходил перед ними.

— Бунтовщики-с? — иронически спрашивал он. — Хотите Россию отдать немцам? У русского царя достаточно таких верных слуг, как я! — капитан ударил себя в грудь. — И мы сумеем расправиться с такой сволочью, как вы. Понятно?