Солдаты живут
Шрифт:
Аркана ушла в себя, очевидно, решив, что я ей угрожаю. Но у меня и в мыслях такого не было. Я просто размышлял вслух. По-стариковски.
— Если тебе нужно на ком-то отыграться, — сказал я ей, — то поставь Громовола первым в списке.
— Она — единственная связь, которая у меня осталась, с большей частью моей жизни, — проговорила Госпожа. — И единственная связь с моей семьей.
Ручей делает внезапные повороты.
— Если Ты как-нибудь сумеешь ее спасти, то она, поправившись, первым делом постарается отрезать тебе ноги ниже колен и заставит плясать на обрубках.
Тобо
— Знаю-знаю. Но всякий раз, когда я оглядываюсь вокруг, мне начинает казаться, что ушел кто-то еще и мы становимся все более чужими…
— Понимаю. Я сам перестал ориентироваться во времени после смерти Одноглазого. От моего прошлого ничего не осталось. — Последним напоминанием о нем стал Мурген. Мы с Госпожой избрали свой путь и теперь стали беженцами — бежали из своего места и времени. Впрочем, почему я так поздно этому удивляюсь? Ведь Отряд всегда был тем, чем остается, — сборищем утративших родину и надежду беглецов и изгоев.
Я вздохнул. Неужели я вскоре начну создавать другое прошлое в качестве душевной поддержки?
Я опустился на колени рядом с Госпожой.
— Думаю, она вряд ли протянет больше недели. Мне уже с трудом удается ее кормить. И еще труднее заставить ее удержать съеденное. Но я придумал, как оттянуть ее кончину. И может, даже поставить правильный диагноз.
Госпожа уставилась на меня так пристально, что я вздрогнул, припомнив старые времена, когда я был пленником Госпожи в ее Башне в Чарах, а она устремляла на меня Око Правды.
— Я слушаю.
Я заметил, что даже сейчас она далека от сестры. Всеми ее чувствами руководил эгоизм. Она хотела сохранить жизнь своей безумной сестрице, но исключительно для своей выгоды.
— Мы можем отвезти ее к Шевитье. Мы ведь знаем, что он может вылечить Ревуна…
— Это он сказал, что может. Сказал то, что мы хотели услышать.
И что хотел услышать Ревун. Меня-то здоровье этого огрызка не волновало. На мой взгляд, мир без него станет только лучше.
Тон Госпожи противоречил ее словам. Во мне вспыхнула искра надежды.
— Пусть Ревун доделает новый ковер, — сказал я, — и тогда мы сможем слетать на равнину, вылечить Ревуна и выяснить, что Шевитья может сделать для Душелова. Но даже если ничего, мы сможем поместить ее в ледяную пещеру до тех пор, пока у нас не найдется время выяснить, что же с ней случилось. Это станет серьезной задачкой для Тобо.
Я предпочел бы поступить именно так, посчитав, что, когда мы засунем Душелова в пещеру, Госпожа со временем потеряет к ней интерес. А общий эффект станет таким же, как если бы мы ее убили прямо сейчас. Госпожа при таком раскладе может и дальше цепляться за свои семейные корни, делая вид, что в один прекрасный день вернется к сестричке и оживит ее.
— Мне нравится эта идея, — согласилась Госпожа. — Я узнаю, насколько быстро Ревун сможет изготовить ковер.
— Хорошо. — Я приподнял веко Душелова. И не увидел ничего обнадеживающего. У меня создалось впечатление,
Едва Госпожа вышла, Тобо сказал:
— Ты сказал ей не все, что думал. Я прав?
— Да? — Я пожал плечами. — Есть у меня парочка идей. Но кое-что нужно обсудить с Капитаном.
И тут Шукрат сказала такое, что лишило ее в моих глазах образа глупенькой блондиночки:
— А знаешь, ведь Душелов проделала такой долгий путь сюда с севера по той же причине, по какой Госпожа теперь хочет сохранить ей жизнь. Могу поспорить, что если бы она очень сильно захотела, то смогла бы убить вас всех, когда ей вздумается.
Я уставился на нее. Посмотрел на Тобо. Потом снова на нее.
Шукрат покраснела. И пробормотала:
— Никто из них так и не научился говорить: «Я люблю тебя».
И я ее понял. Именно поэтому Гоблин и Одноглазый столько лет устраивали друг другу подлянки, только не такие смертельно опасные. Когда были трезвы. — И именно это я постоянно видел среди братьев по Отряду, которые не могли — или верили, что не осмелятся, — выразить свои истинные чувства.
— Только эта парочка даже не знает, что им нужно это сказать, — ответил я.
81. Тенеземское воинское кладбище. Прощание
Лозан Лебедь сунул голову в палатку:
— Костоправ. Мурген. И все, кому это интересно. Сари готова прощаться с Тай Дэем и дядюшкой Доем.
«Ну наконец-то», — подумал я, но вслух ничего не сказал. В последнее время мне не раз хотелось выстроить всю общину нюень бао и как следует отшлепать. Они волокли два трупа сто пятьдесят миль и при этом до хрипоты спорили, что с ними делать. Я сдерживался и не вмешивался, но мне так и хотелось заорать: «Да ведь им уже все равно! Сделайте с ними хоть что-нибудь! Они воняют. И сильно!»
Но так со скорбящими родственниками, разумеется, не поступают. Если только человеку не кажется, что у него стало маловато врагов.
Нюень бао приготовили два погребальных костра на возвышении возле центра тенеземского воинского кладбища. И хотя людей с болот среди нас осталось совсем немного, они и сейчас разбились на группки приверженцев того или иного — наиболее подходящего, как они считали, — способа похорон.
Ну кто бы поверил, что похороны могут стать политическим событием? Но эти люди способны отыскать повод для ссоры в чем угодно.
В случае с Тай Дэем споров, разумеется, возникло меньше. Сам он мало во что верил, кроме как в собственную честь. И несгибаемого воина ждало ритуальное прохождение сквозь очистительный огонь, против чего возражало лишь несколько упертых стариков, считавших такую церемонию чужеземной. Зато дядюшка Дой стал для всех камнем преткновения, Тут сторонники сжигания сцепились со сторонниками «открытых» похорон, желавшими уложить тело на высокий помост и оставить его там, пока не останется чистый скелет.