Соленая Падь
Шрифт:
– Именем народа создается Карасуковская народная же федеративная республика! В этой республике, - пояснял он далее, - законы самые демократические, а именно: земля закрепляется за тем, кто ее обрабатывал последних три года, то есть при всех государственных режимах не покидал ее. Вся остальная, необработанная, - объявляется достоянием народа, передается в каждое сельское общество для распределения в последующие годы между теми хозяевами, которые обязуются ее возделывать без потери земельного плодородия. Это соответствует
Налоги взимаются в порядке прямо пропорциональном доходу, а не прогрессивно. Это соответствует условиям, при которых ничто не сдерживает развития производственных сил - каждый заинтересован как можно более создать ценностей и для себя, и в равной степени для государства народного.
Конфискации у трудового населения отменяются раз и навсегда. Это соответствует первому условию справедливости, ибо изъятие плодов труда у человека, эти плоды создавшего, есть надругательство над человеком, над самой идеей труда и худший вид эксплуатации человека человеком, а экономически это есть подрубание сука, на котором развивается государство, какую бы политическую платформу оно ни осуществляло.
Тут Петр Петрович Глухов помолчал. Стало понятно, что все это были цветочки, о ягодках он скажет сейчас.
И Глухов в самом деле поднял обе руки, еще утишил слушателей, а потом пояснил, что:
– Карасуковская республика твердо стоит на платформе Советской власти. Однако она учитывает, что любая партийность - это прежде всего утеснение, причем утеснение прежде всего трудящегося - крестьянина и рабочего. Служащего партийность не касается, даже наоборот - он от нее получает жалованье. Нетрудовому элементу, тунеядцу, - тому тоже наплевать на все; как всегда, страдает в первую очередь производитель материальных ценностей. Интерес трудящегося - это непартийный интерес. Отсюда Карасуковская республика торжественно и провозглашает Советскую власть, только без коммунистов.
И Глухов сошел с трибуны и сел в президиум, в котором сидели старейшины всех делегаций, члены главного штаба и еще целый ряд лиц, выбранных в результате голосования при открытии съезда. Однако прежде чем сесть, Глухов обернулся к слушателям, крикнул громко, ясно, по-молодому:
– Советской власти - ур-ра!
"Ура" закричали многие, хотя и очень быстро замолкли, а Глухов поклонился делегатам, тогда уже окончательно и сел на свое место.
К нему посыпались вопросы.
– Почему Карасуковская республика желает называться федеративной?
– Потому что к ней могут присоединяться все другие желающие!
– ответил Глухов, привстав.
– Хотя бы и Соленая Падь?
– Хотя бы и она.
– А кто-нибудь уже присоединился к федерации?
– Близко к присоединению стоит Заеланская степь.
– Иначе говоря, тот самый Куличенко?
– Тот самый. Народный герой. Истинный защитник
Брусенков сидел рядом с Глуховым, смотрел на него, не спуская глаз. Смотрел, слушал, слегка все время бледнея.
Потом он подвинулся к Глухову, выбрал момент и успел его тоже спросить:
– Я всегда говорил, Петро Петрович, - зря мы тебя выпустили тот раз живым из Соленой Пади. Вишь, каким ты к нам уже вернулся! Жизнь-то подтверждает, а?
– Правильно, - тоже торопливо кивнул ему Глухов, - она подтверждает, что я обязательно должон быть живым и здравствующим!
– И стал отвечать на следующий вопрос, поступивший из сумеречной глубины амбара.
Тогда Брусенков разыскал Кондратьева, его лысую голову, придвинулся к нему:
– Ну, как? Как, товарищ Кондратьев? Может, еще подождешь, покуда вместо нас Советскую власть сделает товарищ Глухов?
– И он еще продолжал вопросы, но матросик Говоров, который всегда был рядом с Кондратьевым и сейчас тоже не изменил своему правилу, ответил за товарища:
– Спокойно, товарищ Брусенков, спокойно!
– Это Мещеряков может быть нынче спокойный - у него с Глуховым дружба! А моей спокойности откуда взяться?
Опять пожал плечами, и опять пустил дымок матросик Говоров:
– Он, гляди, как хочет с других шерсть стричь, шкуры снимать, товарищ Глухов! Очень хочет! И с ним надо так же - остричь догола, после - содрать шкуру, ну, а после - видно будет. Мещеряков с ним хорошо начал. Очень правильно начал!
– От них, от Глуховых, вреда больше, чем шерсти. Всегда и несравненно!
– И все ж таки сначала его следует оголить!
Между тем вопросы к Глухову все продолжались.
– Почему делегация карасуковцев присутствует в Соленой Пади? Не лучше ли было бы ей на съезде в Моряшихе?
– Нам хорошо хотя здесь, хотя и там. Мы всех понимаем, и нас тоже все. Это потому, что партийная грызня - нам чуждая по духу, а истинная народность у нас ближе всего к сердцу.
– Все ж таки - присутствует ли ваша делегация в Моряшихе?
– Все ж таки присутствует.
– Кто будет за главного в Карасуковской республике? Не товарищ ли Глухов?
– Очень может быть, что он. Но только в начале самом надо договориться в отношении платформ. Личность же - это дело махонькое.
– По какому списку голосовал в семнадцатом году, товарищ Глухов, в Учредительное собрание? По списку номер два? По эсеровскому?
Тут кто-то еще крикнул:
– Или по номеру четвертому - казачьему?
– Или по пятому - кадетскому?
– Я не голосовал, - ответил Глухов, - не принимал участия. Сказать прямо, так за меня голосовали. То есть за мой взгляд на всю жизнь и человеческую судьбу.
Уже стал заметно волноваться и Глухов. Однако все еще отвечал бойко, уверенно.