Соленая Падь

Залыгин Сергей Павлович

– "На нашей общей обязанности лежит разрушить старый строй и создать новый, одеть голых, накормить голодных, обучить неученых, защитить несправедливо обиженных!
– читала Тася.
– Не верьте слухам, что мы грабители, что мы - тот "красный зверь", о котором вопит Колчак, будучи сам с ног до головы в невинной человеческой крови. Когда сто человек голодных отнимают у одного богатого пищу - это не грабеж, а справедливость. И на этом пути социальной революции политический жернов эпохи перемолол уже многих кумиров. Из Временного правительства, до сих пор милого многим вашим сердцам, он сделал пылинки и атомы,

которые ссыпались в мешки забвения. Рабочие и крестьяне побежали от этого политического Вавилона, как мопассановский герой от Эйфелевой башни.

Техническая мощь извращенной прессы сдавила крестьянину и рабочему мозги, и только интеллигенция пошла за ним, как за вифлеемской звездой.

Прежде многие из вас, интеллигенты, звали мужика делать революцию, но дядя Иван гнал вас палкой: "Молчите, крамольники!" Но роли переменились, теперь Иван зовет вас: "Пойдемте делать революцию!" - а многие интеллигенты его палкой: "Молчи, крамольник! Это не революция, а пугачевский бунт!"

Товарищи, трудовая интеллигенция! Чтобы наше восстание в действительности было не похожим на бунт, вы должны быть с нами. Смело несите знания нам, восставшим за добро и правду! Целость ваших жизней и имущества гарантирована нашими приказами, запрещающими разбой и самоуправство!"

Тася кончила читать, все замолчали, и тут Мещеряков заметил - все смотрят на него. И еще он подумал, будто все, что делается нынче в главном штабе во всех отделах, делается для него, происходит испытание ему... Когда бы Брусенков и все другие этого не хотели, так и начали бы показывать штаб с военного отдела, который для главнокомандующего всего важнее, в котором он понимает и разбирается... Нынче какая-то идет с ним игра. Недомолвка какая-то во всем, что происходит. И сейчас, нет чтобы читать Тасе Черненко и дальше - все смотрят на него, ждут, что скажет он. "Так и есть - испытание! Соображаю либо нет я в ихних делах... Или солдатишка серый - "ура-ура!", а ни на что больше не способный!" - подумал Мещеряков. Спросил:

– Это кто же сочинил?
– Обвел всех глазами, остановился на фигуре немолодого уже человека, который, сложив на груди руки, сидел на узком подоконнике, свешивая часть туловища за окно.
– Ты?

– Я!
– подтвердил человек с подоконника.

– Так это за тебя мы и голосовали в главном штабе? Тайным голосованием ставили тебя на должность? Пуговицы в ящики опускали?

– За меня...

– Ясно!

"Отгадал - правильно..." - вздохнул Мещеряков.

– Забыл - у тебя образование какое?
– разговаривал между тем Брусенков с заведующим отделом.

– Систематическое - высшее начальное. А затем самообразование в книжной лавке.

– Дальше-то я уже знаю об тебе: двадцать годов приказчика в книжной лавке прошел. Двадцать годов! Это сказать, товарищи, так сколь университетов стоит?
– Брусенков обернулся к Тасе Черненко, Мещерякова он миновал взглядом и весело так сказал: - И вот пошла эта служба впрок - гляди, как кроет! Правильно написано товарищем! Что непонятные слова - про звезду, про башню, про жернова - тоже правильно! Что она, интеллигенция, все понимает, что ли? Сроду нет! Когда понимала бы, то и нельзя было про нее написать, как здесь написано: то она Ивана звала на революцию, а тот не шел, а то Иван зовет ее не дозовется революцию делать! И

тут разница большая - народ за несознательность винить хотя и нужно, но далеко не так, как интеллигенцию, поскольку она получила образование, и не для себя только, а должна отдавать его народу! И винить ее за это надо сильно и как можно больше. А еще говорить ей непонятные слова - она их любит, не может без их дня прожить!

И тут вдруг Мещеряков встал и пошел. Пошел в военный отдел. "Надо сделать - сейчас же встать и сейчас же идти. Идти одному, никого не дожидаясь!"

А встал даже раньше, чем так подумал.

В военный отдел быстро распахнул дверь - тотчас оценил обстановку.

Люди здесь были все побриты чисто - не иначе как утром нынче брились... Это значит - вчера знали о встрече с главнокомандующим. И столы по ранжиру стояли в отделе, и лампа керосиновая стояла на одном из столов - показывала, что люди тут и ночью работают, и, конечно, находилась лампа на столе у начальника.

– Здравствуйте, товарищи!
– сказал Мещеряков громко.

Военный отдел - пять человек - встал, нестройно ответил на приветствие. Не по-военному ответил и не по-штатски. Ответил, замолчал. Чего-то ждали еще, не хватало им чего-то...

Вернее всего, не хватало Брусенкова. Они не думали, что Мещеряков явится к ним один - без сопровождения начальника главного штаба.

– Вольно!
– весело так и насмешливо подал команду Мещеряков, потому что в команде этой не было необходимости - люди и так стояли "вольно", а не "смирно".

Потом на лицах сотрудников военного отдела исчезла растерянность, все враз вздохнули, и Мещеряков понял - позади него, в дверях, появился начальник главного штаба.

– Да ты проходи, проходи, товарищ Брусенков, - сказал он ему, оглянувшись.
– Послушай о чем у нас тут пойдет разговор! Ты же член ведь нашей военной ставки!

И Брусенков шагнул с порога в комнату, а Мещеряков тотчас закрыл за ним дверь. В коридоре остались Довгаль, Тася Черненко. Им он сказал:

– А мы, товарищи, здесь враз и управимся! Ждать нас долго не придется!

Подошел к столу с лампой, спросил у полного, уже немолодого человека в гимнастерке:

– Заведуешь?

– Заведую!
– ответил тот.

– Фамилия?

– Струков!

– В германскую кем служил, Струков? На каких фронтах? В каком чине, когда демобилизовался?

– Пехота. Был на Восточно-Прусском, после - на Юго-Западном. Прапор. Домой вернулся в октябре прошлого года.

Мещеряков спрашивал, Струков быстро и четко отвечал, не задумываясь.

– Какое это в данный момент имеет значение?
– начал было перебивать разговор Брусенков.
– Какое значение имеют твои вопросы, товарищ главнокомандующий?

А Мещеряков строго спрашивал и спрашивал дальше:

– В Луцком прорыве шестнадцатого года был?

– Случилось...

– Это какого же было числа, подожди, подожди?..
– проговорил Мещеряков, вспоминая.
– Генерал Брусилов пошел в прорыв какого числа?

– А в мае, когда считать по старому календарю!
– ответил Струков и начал вспоминать, как было дело, до тех пор, пока Мещеряков сам не перебил его:

– Коротко: для чего твой отдел существует?

Тут впервые Струков задумался. Посмотрел на Брусенкова...