Солги обо мне. Том второй
Шрифт:
Или…
Перед глазами всплывает каменная рожа Сабурова - там, на полигоне, когда мы виделись в последний раз, когда он пустил меня по ложному (теперь я это точно знаю) следу. Он знал, что дает неправильную наводку. Знал - и врал мне в лицо, изображая преданного друга.
Эй, Субаров, ты сейчас тоже рядом с моей собственностью?
Суешь в нее свой грязный член?
Я вытягиваю ладони вдоль коленей, вспоминая младшую школу, где я с трудом успевал по всем предметам, и моя первая учительница любила превращать меня в посмешище перед всем классом, тратя половину урока на разбор моих тетрадей, моей внешности и моих попыток хотя бы изредка огрызаться. Уже тогда я был
Это немного помогает и сейчас.
По крайней мере я привожу в порядок мысли и даже пытаюсь выстроить какие-то новые планы с учетом всех вводных. Найти человека в огромном мире - все равно, что искать иголку в стогу сена, но даже это можно сделать. Вопрос лишь в затраченном времени и определенных сопутствующих материальных вложениях. Слава богу, со вторым у меня нет проблем, а время…
Я готов ждать.
Я умею ждать.
И я умею мстить тем, кто заставляет меня чувствовать себя ничтожеством.
Когда выхожу из такси и забегаю на крыльцо со спортивной сумкой на плече, вспоминаю лицо своей «любимой» первой учительницы» в тот момент, когда в наш класс прямо посреди урока зашли директор, завуч и полиция, потому что «появилась информация о том, что женщина пятидесяти лет, мать двоих детей и уважаемая учительница, занимается растлением малолетних».
Доказать ничего так и не смогли, но в школу эта старая вешалка больше не вернулась, а потом я узнал, что ее разбил инсульт - и последние пару лет своей никчемной жизни она провела в каком-то хосписе, справляя нужду под себя.
К Виктории поднимаюсь по лестнице - пробегаю пролет за пролетом, чувствуя, как кровь приливает к мышцам и наполняет их огнем. Открываю дверь своим ключом, переступаю порог.
Сука.
В ноздри сразу ударяет густой смрад курева и алкоголя.
Чуть не спотыкаюсь о валяющуюся посреди коридора пустую бутылку. Подталкиваю ее носком, чтобы увидеть этикетку. Это не просто дешевое пойло для «плебоса», это что-то такое, что я бы продавал исключительно с маркировкой «опасно для жизни». Еще одно доказательство того, что в человека можно ввалить кучу бабла, но от этого он не перестанет быть быдлом. Сколько раз я встречался с такими «внезапно разбогатевшими бывшими дворниками», и всех их объединяло одно - никто не умел пользоваться столовыми приборами, клал локти на стол, ставил неправильные ударения в словах и в винной карте выбирал какое-то убогое говно.
Виктория никогда не станет человеком, потому что генетически рождена быть плесенью.
Я отпихиваю бутылку к тумбе и продвигаюсь дальше по коридору.
Внутри закипает приятное предвкушение, пальцы сами собой сжимаются в кулаки.
Я предупреждал мартышку, чтобы она больше не смела пить и завязывала с сигаретами. Предельно четко и максимально доходчиво объяснил, что будет, если она ослушается моего приказа. Пообещал незамедлительные последствия, если вдруг она решит, что мои приказы только сотрясают воздух и не имеют к ней никакого отношения.
Значит, сегодня - сейчас - у меня есть железобетонный повод отыграться на ней за все то унижение, которое продолжает разъедать меня изнутри. И для этого даже не нужно ставить ее раком.
Виктория валяется на постели. Буквально.
Ее тело лежит поперек мятых простыней в уродливой позе раздавленного жука: руки и ноги раскиданы, комбинация уродливо задрана до самой талии, обнажая
Фу, блядь.
Нужно избавляться от этой мрази.
Она свою работу уже сделала, а в будущем для подобных нужд я найду более дрессируемое и молодое существо.
— Олег?
– Я делаю шаг, наступаю на пробку от бутылки - и хруст заставляет Викторию встрепенуться. Она медленно, как змея, вытягивает голову на длинной шее и осматривается в поисках меня.
— Ты снова пила и курила.
– Обозначаю свое присутствие холодным голосом.
Подтаскиваю поближе кресло, но так, чтобы между ним и кроватью была хотя бы пара метров, иначе ужасная вонь просто вывернет наизнанку мой изнеженный желудок. Сажусь, мысленно воображая, как буду «учить» ее послушанию. Прикидываю, что для этого можно использовать, и как бы между делом вынимаю из шлеек ремень. У него не очень тяжелая пряжка, но зато гладкая выделанная кожа, перетянутая широкими стежками. Вопреки всеобщему мнению, именно такие ремни причиняют гораздо больше боли, чем старые армейские «батины» с пряжкой-звездой. По части порки я точно специалист, потому что все это испытал на собственной шкуре.
Виктория продолжает барахтаться, нелепо переворачиваясь сначала на один, потом - на другой бок. Я молча взвешиваю ремень на ладони и просто жду, пока она, наконец, откроет глаза и попытается сесть. Широко раскидывает ноги, как будто мне есть дело до того, что она без трусов. Нет, определенно, трахать это тело я вообще не смогу - у меня на нее тупо не встанет даже чтобы она просто отсосала. Да и зачем размениваться на полумеры, если можно получить гораздо большее удовольствие?
— Привет, - пьяно и спросонья булькает мартышка. Убедившись, что ее промежность не производит на меня никакого впечатления, хмыкает, одновременно дергая плечом, и запихивает между ног подол комбинации.
– Прости за беспорядок. Я… не ждала гостей.
Большую часть слов она произносит через икоту, каждый приступ которой лично для меня похож на попытку проблеваться. Морщусь.
— Это для меня?
– Виктория тупо хихикает, разглядывая ремень в моей ладони. Сует палец в рот, очень нелепо изображая кокетку.
– Я была очень плохой девочкой.
— Ты пьяна, - еще раз спокойно констатирую очевидное.
– Ты не плохая девочка, Виктория, ты - бухая грязная свинья, о которую даже жаль пачкать ремень.
Кстати, это действительно так, потому что я люблю этот бренд и мне нравится этот ремень за его универсальный светло-серый цвет, но, когда закончу воспитательный процесс, от ремня придется избавиться, потому что даже самые термоядерные чистящие средства не смогут вытравить с него мартышкину вонь.
— Вот!
– неожиданно громко кричит Виктория - и я морщусь от слишком резкого звука. Тычет пальцем мне в лицо и как-то странно смеется. Наверное, именно такие звуки издает старый тюлень, если попытаться затолкать в его глотку пандус для прочистки канализационных труб.
– Вот и у Макса было такое же лицо!
Упоминание его имени мгновенно размораживает мою злость, которую до этого момента я неплохо контролировал и даже сконцентрировал в определенное русло. Но как только мартышка его произносит - в башке словно срабатывает особенный триггер.