Солги обо мне. Том второй

Субботина Айя

Настоящая, а не украшенная розовыми ленточками, как в любовных романах.

Но такие истории не становятся бестселлерами полок женской беллетристики.

По ним снимают психологические триллеры с бутафорской кровью и скримерами.

— И ты больше не будешь пытаться выпрыгнуть в окно или залезть в петлю?
– интересуется Олег.
– Не то, чтобы я переживал из-за этого - просто не люблю, когда игрушки ломаются до того, как я ими наигрался.

Отрицательно мотаю головой.

И делаю это достаточно убедительно, чтобы не моргать и не отводить взгляд, когда Олег резко поднимается

и снова сжимает пальцы у меня на шее. Не душит, но держит достаточно крепко, чтобы я боялась сделать лишний вдох.

Выдерживаю его проницательный взгляд, которым он сканирует меня как будто до самых печенок. Беспринципно лезет в потаенные уголки моего сердца, шарит там и ходит в грязной обуви, словно у себя дома.

Но я спрятала нас с Меркурием в далекие дали моей души, стерла все тропинки и выбросила карту.

Что бы этот монстр не делал со мной в будущем - он никогда меня не достанет, и его грязь не испачкает единственное тепло, которое во мне еще трепыхается.

— Хорошо, девочка.
– Он разжимает пальцы, и я даю ему то, что он хочет - заискивающий взгляд снизу вверх.

«Жри, чудовище».

— Считай, что сделка состоялась.
– Олег переходит на деловой тон, отодвигается и одергивает пиджак - как всегда какой-то супермодный, сидящий на нем так, словно сшит по индивидуальным меркам.
– У тебя есть пара недель, чтобы превратиться в ту Нику, которой ты была, а потом… мы снова вернемся к этому разговору.

«Пара недель в изоляции на цепи» - так расшифровываются его слова.

Но мне все равно, потому что это буду другая-Я.

Глава двадцать седьмая: Венера

Глава двадцать седьмая: Венера

— Ты слишком медленно поправляешься, - говорит Тамара, глядя на меня сверху вниз, хотя мы сидим на одном диване, и она как раз прослушивает мои легкие.
– Хотя я вливаю в тебя лошадиные дозы лекарств.

«Наверное, это потому, что часть меня уже давно сдохла?» - мысленно отвечаю ей, а в реальности просто улыбаюсь с видом виноватого ребенка, которого поймали рядом с пустой банкой малинового варенья. Глупо отнекиваться, если мы обе знаем, что она права - прошло две недели с тех пор, как моя личная тюремщица пристально следит за тем, чтобы улучшился мой цвет лица и настроение, но мне становится только хуже.

Нет, я уже не шатаюсь от каждого сквозняка и не спотыкаюсь на ровном месте, но в глазах все чаще начали появляться темные мошки. И если раньше их было меньше - и я с горем пополам научилась их игнорировать, то в последние дни их столько, что я порой не в состоянии разглядеть даже то, что прямо у меня перед носом.

А еще эта ужасная тошнота.

Обычно она случается по вечерам, когда Олег приезжает с работы - и его запах наполняет квартиру словно особенный, действующий только на меня вид изощренной пытки. Но сегодня приступ рвоты настигает меня днем и связан он с появлением Тамары - она как нарочно надушилась чем-то убийственно-ванильным. Я и так и эдак пытаюсь держаться от нее подальше, но Тамара наклоняется еще ближе и, в конце концов, мой желудок сдается.

Я провожу в обнимку с унитазом так долго, что, когда кое-как

поднимаюсь, чтобы выйти, Тамара уже стоит там и смотрит на меня с видом палача, которому до смерти надоело изображать добрячка. Наверное, она бы не отказалась приложить меня головой о керамический край, но не может этого сделать, потому что пока не получила такой команды от своего хозяина - Олега.

— И давно это с тобой?
– спрашивает таким тоном, будто мы играем спектакль на камеру.

— Что?
– делаю вид, что не понимаю.

Тамара демонстративно показывает пальцем в сторону унитаза, но я, обходя ее по максимально широкой дуге, возвращаюсь в комнату. Клянусь, если спросит еще раз - расскажу все что думаю о том дихлофосе, которым она поливается с ног до головы. Пока надзирательница медлит у меня за спиной, быстро переодеваюсь из домашнего халата в теплый спортивный костюм. По крайней мере, в нем у меня нет необходимости носить высокие компрессионные чулки на змейках, которые Олег раздобыл, как он выразился, специально для моих «чудовищных ног». Носить их - это особенный вид пытки, но он буквально звереет, когда видит, что я пренебрегаю его подарком. А я пообещала себе не давать ему повода для рукоприкладства, по крайней мере, до тех пор, пока не будут закончены все юридические формальности с нашим договором.

Она возвращается следом. К моему огромному облегчению начинает собирать все медицинские принадлежности обратно в кейс - на сегодня мой личный Доктор смерть со мной закончила.

Тамара выходит, и я с облегчением прячу нос в воротник толстовки, вдыхая едва уловимый запах стирального порошка. Это точно лучше, чем дышать тем ужасом, который после визита подруги Олега не выветрится еще очень долго.

Но радуюсь я преждевременно, потому что Тамара снова появляется на пороге комнаты, уже в пальто и с шарфом в руках. Смотрит на меня долго и с абсолютно каменным лицом, а потом спрашивает:

— Когда у тебя в последний раз были месячные?

— Неделю назад, - на автомате отвечаю я.

Но их не было.

Я не знаю, почему так говорю. Возможно, мое подсознание уже научилось включать «нужные реакция и правильные звуковые отклики» на все, что может даже потенциально причинить вред физическому телу.

Месячных у меня не было… давно.

Намеренно отбрасываю мысли об этом - сейчас точно не время вспоминать, когда что было, и сколько времени прошло. Главное убедить подозрительную грымзу, что у нее нет повода лезть еще и ко мне в трусы.

— Неделю назад?
– Она степенно заворачивает шарф вокруг шеи.
– А почему ты не предупредила?

— Разве должна была?
– Держусь максимально безразлично.
– Меня никто не просил сообщать обо всех физиологических потребностях моего организма. Но если нужно - я буду записывать все: сколько раз ходила в туалет, как и чем, когда у меня случается вздутие, чем пахнет изо рта утром и…

— Паршивка, - обрывает мое откровенное издевательство, закидывает на плечо совершенно безобразную сумку и в свободную руку берет увесистый саквояж.
– На твоем месте я бы училась держать язык за зубами - никогда не знаешь, где и в каких обстоятельствах всплывут эти слова.