Солнце больше солнца
Шрифт:
– Я в кухне поем, – и ушёл.
19
Маркел сидел в кухне на лавке, Илья стоял, наклонившись над припасами, принесёнными из погреба, покуривал цигарку с самосадом. Мария пристроилась у края стола, ела кисель с хлебом.
– Топлёного сала у нас ещё хватает, – сказал Илья.
Солёного сала, копчёных окороков красные не оставили, как и домашней колбасы.
– Чего мне наговорили про Учредительное Собрание… – сказал Неделяев, думавший о своём.
– Ругали, что ль? – спросил Илья.
– Ругали большевиков, что они убивали тех, кто
– А что? Убивать они умеют, – заметил Илья.
Маркел так и вскинулся:
– Они убивали за идею! И не всех!
– Может, у них идея – убивать не всех сразу, – произнёс Илья с невинным видом.
«Над кем, гад, насмехаешься!» – подумал Маркел, говоря с напором:
– Что у тебя было и кто тебе дал землю и всё?! – он крутнул головой, обведя кухню взглядом и уставив его в окно во двор. – Чего ещё хочешь?
– Чтобы Мария на завтра сварила гороховый суп с топлёным нутряным салом, – ответил Обреев, подмигнул девушке.
Из горницы вернулся солдат, которого офицер назвал Михаилом, сказал, не обращаясь прямо к Марии, тоном рассуждения:
– Надо бы воды нагреть, постирать штабс-капитану бельё.
Девушка допила кисель и, дожёвывая хлеб, взяла ведро воды – налить в котёл на печке.
– Нравится денщиком быть? – спросил Михаила Маркел.
– У нас не денщики, а ординарцы! – произнёс Михаил со значением.
– Слово другое, а тот же слуга, – подковырнул Маркел. – Ты по своей воле пошёл?
– По своей.
Обреев, с любопытством глядевший на солдата, спросил:
– Ты ведь сельский?
Тот ответил с наигранным простодушием:
– Я? Я из деревни.
– Наверно, не бедняк, – заметил как бы вскользь Маркел.
Михаил, чувствуя за расспросами серьёзный интерес, сел за стол.
– Мы жили: отец, мать, я с женой и мальчонкой и мой младший брат холостой, девятнадцатый год ему, – начал он обстоятельно. – У нас в хозяйстве – конь и кобыла с сосунком, две коровы были, поросёнок, овцы. Красные корову увели, поросёнка, овец съели, зерна оставили лишь на посев. И что мы поняли? – произнёс он многозначительно. – Что разбойник, что волк: унёс поживу, да не всю – снова придёт.
– Тебя послушать, так и натерпелись же вы от разбойников и волков! – сказал Маркел.
Михаил внимательно поглядел на него, чуть усмехнулся:
– Вот и отбиваемся. – Он раздумывал и, как бы кивнув своим мыслям, продолжил: – В апреле, когда о чехах и не слыхали, были партизанские отряды. Встали на защиту Учредительного Собрания. Вот этот, где я теперь, ударил по красным в нашей деревне, и те убежали. Штабс-капитан велел созвать на площадь всех жителей – и говорил! Дал полное понимание.
Михаил произнёс с задушевной ноткой:
– Он, Тавлеев, сам из деревни, сын мельника. С юности жил в городе, учился много, давно состоит в партии эсеров. Представишь, говорит, крестьянина, сразу представишь и землю. Как кто относится к крестьянину, так же относится и к земле. А на ней не только деревня, и город живёт – не на облаке.
– Кто ж этого не знает, – сказал Илья, севший за стол рядом с Михаилом, – интересно, что из того следует?
– Обижаешь крестьянина – всю землю обижаешь! – произнёс Михаил тоном старика, и его лежащая на столе рука сжалась в кулак.
– Меж кем война идёт… одни
– Аэропланы, цеппелины… – решив, что парень их имеет в виду, сказал Михаил. – Они на фронте от врага, и против них есть оружие и укрытия. А от людей своей страны в окопах не спрячешься. Думаете, я воевать люблю? Я за три года на германском фронте вот так нахлебался! – он провёл рукой по горлу. – Но тут надо идти. Если красных не разбить, то так и жить в голодухе, и в любой час к тебе придут отнимать.
– И много из вашей деревни добровольцев? – спросил Маркел.
– Мало! – ответил с досадой солдат. – Остальные струсили, забитость у них от темноты.
Он повёл головой, будто шею ему теснил ворот, пояснил:
– Я и брат не записались при всех. Мы уйдём, красные придут – наши же деревенские им донесут, и будет нашим родителям месть. – Он кивнул, как бы в подтверждение несомненного, договорил: – Как отряд ушёл, мы с братом обождали два дня, ночью запрягли коня в телегу и вдогонку. Отнеслись к нам вежливо, брата определили в разведку. Повоевали, а тут по стране пошёл подъём против красных – и мы уж не партизаны, а регулярная часть.
– Я думаю про вашего офицера, который эсер. Если он так хорошо говорил, почему у вас в деревне так мало с ним пошло? – злобновато посмеиваясь глазами, сказал Маркел.
Михаилу страстно захотелось посадить подковыристого паренька в лужу, он встал с табуретки:
– Я сейчас штабс-капитану молоко понесу, он после еды его пьёт, и попрошу тебе высказать. Увидишь, какой он свой крестьянский человек!
20
Штабс-капитан Тавлеев сидел боком к столу, опираясь на него локтем, держа в руке кружку с молоком. Маркел и Илья, которого офицер тоже позвал, сидели перед ним на поставленных рядом стульях. Позади офицера у торца стола расположился писарь, положивший перед собой стопку газет. Михаил только что убрал со стола посуду, фельдшер ушёл из дома навестить больных солдат.
– Вы знаете, – обращался штабс-капитан к парням, – почему Временное правительство называлось временным? Потому что оно взяло власть только на время до того, как станет действовать Учредительное Собрание. Оно, Учредительное Собрание, должно было образовать формы государства, законное постоянное правительство.
«Законное, потому что за ваше собрание – большинство народа? Так большинство – суслики!» – подумал Маркел.
Штабс-капитан рассказал, что Временное правительство назначило выборы в Учредительное Собрание на 12 ноября, а его созыв на 28 ноября 1917 года. Положение о выборах было самым демократичным, революционным в мире. Голосовать могли лица, начиная с двадцатилетнего возраста, в то время как в Великобритании, Франции, Италии, США это право тогда получали в двадцать один год, а в Германии, Нидерландах, Бельгии, Испании – в двадцать пять лет. Избирательные права в России были предоставлены женщинам и – впервые в мире – военнослужащим. Все избиратели были равны независимо от того, каким имуществом они обладали, как долго жили в месте голосования, какой веры держались или были неверующими, к какой народности принадлежали, знали грамоту или нет.