Солнце полуночи
Шрифт:
Нет, нет, нет. Я так не могу. Она слишком хрупкая, слишком хорошая, слишком драгоценная, она этого не заслуживает. Я не допущу, чтобы моя жизнь пересеклась с ее жизнью и разрушила ее.
Но и держаться от нее в стороне я тоже не мог. В этом Элис была права.
Чудовище во мне шипело от досады, а я продолжал борьбу.
Мой краткий час рядом с ней прошел слишком быстро, пока я терзался между двух огней. Прозвучал звонок, она принялась собирать книги, не глядя на меня. Я был разочарован, но едва ли мог рассчитывать на что-то другое.
– Белла! – не сумев сдержаться, позвал я. От моей силы воли остались жалкие осколки.
Она помедлила, прежде чем взглянуть на меня. А когда повернулась, ее лицо было подозрительным и настороженным.
Пришлось напомнить себе, что у нее есть все причины не доверять мне. Так мне и надо.
Она ждала продолжения, а я только смотрел на нее, вчитываясь в ее лицо. И время от времени понемногу втягивал воздух ртом, борясь с жаждой.
– Ну что? – наконец спросила она резковатым тоном. – Мы снова разговариваем?
Я не знал, как ей ответить. И вправду, разговаривал ли я с ней снова в том смысле, который имела в виду она?
Нет, если у меня получится. И я постараюсь сделать так, чтобы получилось.
– Вообще-то нет, – сказал я.
Она прикрыла глаза, и от этого стало труднее. Я лишился лучшего из возможных доступа к ее чувствам. Она медленно и протяжно вздохнула, не открывая глаз, и спросила:
– Тогда что тебе нужно, Эдвард?
Нет, нормальным человеческим разговором это не назовешь. Почему она так себя ведет?
И как ей ответить?
Сказать правду, решил я. Отныне я буду с ней настолько откровенным, насколько смогу. Не хочу вызвать у нее недоверие, даже если заслужить ее доверие невозможно.
– Извини, – произнес я. Она вряд ли могла понять, каким виноватым я в самом деле чувствовал себя. Увы, извиняться за что-нибудь еще, кроме мелочей, было небезопасно. – Понимаю, я веду себя грубо. Но так будет лучше.
Она открыла глаза, они все еще смотрели настороженно.
– Не понимаю, о чем ты.
Я попытался предостеречь ее так убедительно, как только мог:
– Нам лучше держаться друг от друга подальше. – Наверняка она уже поняла это сама. Ведь она неглупа. – Просто поверь мне.
Она зажмурилась, и я вспомнил, что уже говорил ей нечто подобное – прямо перед тем, как нарушил обещание. И поморщился, услышав, как звучно щелкнули, сжимаясь, ее зубы: она тоже вспомнила.
– Какая жалость, что ты додумался до этого так поздно, – сердито откликнулась она. – А то не пришлось бы сожалеть.
Я потрясенно смотрел на нее. Откуда она знает о моих сожалениях?
– Сожалеть? Сожалеть о чем? – потребовал ответа я.
– Что не дал этому дурацкому фургону размазать меня по стоянке! – выпалила она.
Я замер в изумлении.
Как она могла подумать такое? Спасение ее жизни было единственным приемлемым поступком, какой я совершил с тех пор, как встретил ее. Единственным, чего я не
– Думаешь, я сожалею о том, что спас тебе жизнь?
– Я не думаю, я знаю, – возразила она.
Меня возмутила ее оценка моих намерений.
– Ничего ты не знаешь.
Насколько непостижима и запутанна работа ее разума! Наверняка она мыслит совсем не так, как другие люди. Должно быть, этим и объясняется тишина в ее мыслях. Она совершенно иная.
Она резко отвернулась, снова скрипнула зубами. Ее щеки раскраснелись – на этот раз от гнева. Стукнув книгами по столу, чтобы подровнять стопку, она схватила их в охапку и широкими шагами направилась к двери, больше не взглянув на меня.
Несмотря на все мое раздражение, чем-то ее гневная вспышка смягчила меня. Я так и не понял, чем именно, но в ее возмущении было что-то… милое.
Она шагала скованно, не глядя под ноги, и зацепилась за выступ порога. Все, что она держала в руках, разлетелось по полу. Но вместо того чтобы наклониться и подобрать свои книги, она застыла, даже не смотрела на них, словно сомневалась, стоит ли их собирать.
Рядом не было никого, кто бы мог наблюдать за мной. Подскочив к ней, я сложил ее книги в стопку еще до того, как она успела понять, что произошло.
Она наклонилась, увидела меня и застыла. Я вручил ей книги, стараясь, чтобы моя ледяная кожа не коснулась ее.
– Спасибо, – резко и холодно произнесла она.
– Пожалуйста, – мой голос все еще звучал раздраженно после недавнего разговора, но прокашляться и повторить попытку я не успел: она рывком выпрямилась и широкими шагами направилась на следующий урок.
Я смотрел ей вслед, пока фигурка, всем видом выражающая возмущение, не скрылась из вида.
Испанский прошел как в тумане. Миссис Гофф никогда не обращала внимания на то, что я отвлекаюсь, – она знала, что мой испанский значительно лучше ее, поэтому предоставляла мне свободу действий, не мешая размышлять.
Итак, игнорировать эту девушку я не в состоянии. Это очевидно. Но значит ли это, что у меня нет другого выхода, кроме как уничтожить ее? Это будущее никак не могло быть единственно возможным. Должен быть какой-то другой выход, некое трудно-достижимое равновесие. Вот я и пытался понять какое.
На Эмметта я почти не обращал внимания, пока час не истек. Ему стало любопытно: Эмметт не слишком тонко разбирается в оттенках чужих настроений, но явную перемену во мне не заметить не мог. И он гадал, что могло случиться, если с моего лица исчезла прежняя неотступная мрачность. В мучительных попытках определить суть перемены он наконец решил, что вид у меня обнадеженный.