Солнце смерти

Превелакис Пантелис

– Вот видишь? Есть у меня птички в клетке, так их мать, канарейка, прилетает и приносит им корм.

– Отпусти их на волю, Августина! – сказала тетя, неожиданно вздрогнув. – Грех это. Сделай, что нужно!

– Эх, горемычная! Да ведь птички певчие – для клетки.

– Видала пленных, которые строят дорогу? – ответила тетя, нахмурив брови. – Тогда и говорить будешь!

На обратном пути в деревню мы повстречали ораву мальчишек, сопровождавших мясника Канакиса и быка, которого он вел на бойню. Рога быку увили разноцветной бумагой, а на шею повесили связку лент. Мясник водил быка по

деревне, продавая его мясо заживо по частям.

– Кому из вас приходилось видеть такого отменного бычка? Пигийцы! Поторапливайтесь купить мясо!

Ремесленники выходили на порог своих мастерских: некоторые из них покупали, другие молча возвращались обратно на рабочие места.

У кофейни Манусоса два-три сельчанина встали разом из-за столика, подошли к бычку и что-то тихо сказали мяснику.

– Эй-эй! – крикнул тот. – Ливер и кишки проданы!.. Эй-эй! Голова и ноги проданы!

Животное словно исполнялось от этого гордости и трясло лентами. Было приятно видеть его черную блестящую шерсть, белое пятно на лбу, его умные глаза. Несчастное не знало, что его ожидает, а те, кто знал, не думали об этом. Быком восторгались и радовались: на него смотрели, словно провожая на свадьбу.

У следующей кофейни, кофейни Хромого Григориса, бескровное жертвоприношение продолжилось. Одни отрезали себе куски из лопаточной части, другие – от грудинки, кто-то купил шкуру. Казалось, мясник желал сначала впутать в свое преступление всю деревню и только после этого взяться за нож. Три оки 13 мякоти осталось непроданными, и убой животного был перенесен на следующую субботу.

Торжественное шествие прошло через площадь – из конца в конец – и углубилось в улочки. На одном из поворотов дороги до нашего слуха донесся сильный шум. У кофейни Мафиоса собралась многолюдная толпа. Это были рабочие да поденщики, но каждый из них желал получить свою долю.

13

Ока – единица меры веса в ряде средиземноморских и балканских стран. В разных странах величина оки была различной, греческая ока – 1280 г.

Бычок опустил копыто на порог, сунул опущенную голову внутрь и обвел людей взглядом: он желал запомнить всех их, каждого в отдельности, перед тем, как отправиться вскоре давать отчет Творцу.

– Послушай, Канакис, – сказал косолапый Мафиос, подле которого бычок выказал испуг, – не оставишь ли для меня хвост? Сделаю из него метелочку с кисточкой для пыли.

По туше бычка пробежала дрожь, будто он понял, в чем дело. Он был согласен отдать свою силу людям, но стать мухобойкой в руках у этого уродца!..

Мафиос вынул из кармана своего жилета медный грош и дал его мяснику. От бычка, которого водили и продавали, ничто не должно быть подарено никому. Этот грош стал его платой за вход в потусторонний мир: теперь даже след от его копыт – и тот был продан!

Канакис грубо потащил его за рог на улицу, идущую к мясницкой лавке, и при этом еще сильно ударил по заду короткой палкой, которую держал в руке. Разукрашенного бычка, который прошествовал по улицам деревни, словно принц, теперь подгонял ударами его палач.

Мальчишки поняли, что парад окончен. Каждый сразу же вспомнил о своих делах, и все они

мгновенно исчезли. Остался только один – желтушного вида, длинноногий, худой, с выпирающими наружу круглыми коленями. Он завел со мной разговор:

– Хочешь вступить в нашу армию?

– В какую еще армию?

– У нас есть наша собственная армия. Я – командующий кавалерией.

– Собаками, значит?

– Собаками. Но дрессированными.

– Спрошу сначала тетю.

– Русаки – твоя тетя? Знает ли она, что ее сын убил Илиаса, сына Спифурены?

Я почувствовал слабость в коленях.

– Там, на фронте?

– Именно. Это жандарм сказал. Застрелил его во время ссоры.

Уродец повернулся ко мне спиной. Он тоже оставил какую-то работу и теперь торопился.

Когда я вернулся домой, там было множество народа. Я стал у деревянного косяка двери, так, чтобы меня не видели, и прислушался.

– Лучше быть матерью убийцы, чем убитого! – произнес какой-то старческий голос.

– Молчи! Молчи! – воскликнула тетя. – Не желаю слышать таких утешений!.. Не зря видела я кровь во сне! Она мешалась с водой в канаве и текла по всей деревне.

– Это была кровь теленка, которого заколол Канакис.

– Нет! Нет! Мы захлебнемся в крови! – ответила тетя.

Я слышал ее, но не видел, и поэтому казалось, что ее голос идет из другого, неведомого нам мира. Голос, отвечавший тете, был из нашего мира. Этот голос приближал ее на мгновение к нам, но она тут же забывала о нас и отводила взгляд куда-то в пустоту. Какая-то сила будоражила глубоко ее чувства и переносила ее мысли в некий мир, войти в который тогда не сподобился никто из нас.

– Будет ли Михалис, сын Спифурены, мстить за брата? – спросил какой-то старик.

– Ох! Ох! – простонала тетя. – Да разве бывало когда в наших краях, чтобы убийство не повторилось в другой или в третий раз?

– Нет уж! Его мать того не допустит. Когда в дело вступает Правосудие, места мщению больше нет. Теперь твоего Левтериса судят.

– Пусть его покарают, если он виноват! А я сотру себе колени в кровь, умоляя мать убитого о прощении, изорву на себе волосы, исцарапаю себе щеки рядом с ней!

– Не знаешь ты Спифурены! – сказала одна из женщин.

– Ох, знаю я ее! Я уже слышу, как она говорит мне: «Ты задолжала нам кровь и расплатишься кровью!».

8.

На исходе следующего дня тетя сказала:

– Пойдем со мной. Хочу, чтобы ты послушал, как я буду говорить с отцом Яннисом. Это настоящий святой. Он был в монастыре Аркади, когда там взорвали порох и погибло шестьсот женщин и детей 14 . Налетевший смерч подхватил его, словно сухой лист, и опустил, не причинив ни малейшего вреда, прямо на черепицу церковной крыши. Он был тогда мальчиком тринадцати лет…

14

Монастырь Аркади в области Рефимно (на расстоянии 23 км от города) знаменит прежде всего осадой турецкими войсками 8-9 ноября 1866 года. После захвата монастыря осажденные (в общей сложности 964 человек, из них 325 мужчины) взорвали себя вместе с турецкими солдатами. См. Послесловие.