Солнце в кармане
Шрифт:
И нет никого, кто бы реально боролся с самим фактом Неизбежности Коммунизма. Для самых тупых — его просто нет: "Его же отменили!".
А на самом деле, поверх эзотерических верчений и политико-экономических штучек разгорается вселенская борьба между Быдловским Хапужничеством и Вечно Творческим Началом — Человеческой и Божественной Сущностью. Против показушности отца Лжи: " Как выглядит, так оно и есть!", "Место красит человека!", "Кто первый, тот и съел", и его слуг, уверенных, что первородство можно купить и продать. А ведь это же великий Лжец подшутил гласом божьим над иудеями, и они разнесли то
Ныне классовая ненависть переходит в ненависть быдла к творцам. Без разницы: богат творец или нищ. Каждый узнает своего.
Но впереди быдла сверкают ненавистью Предатели — Изгои — предавшие сами себя, предавшие предназначение Божье. Предавшие Первородство Свое За Похлёбку, за Насущное, когда-то! Но ввергнуты в обман сути своей эти несчастные. И часто это не люди, занимающиеся тяжелым физическим трудом, а из тех отраслей, в тех категориях, где казалось бы, и развернуться творчески можно. Но нет! Эти предатели самого себя, способны любой труд с творческим потенциалом превратить в рабский. Просто они и есть — и первые жертвы, и орудия, одномоментно, — в нашей войне.
Эта война уже началась. Вперед, Колобов!"
И с этими словами Егор нырнул в омут.
Нырнул без надыханий, до судорог, без прочих бодрящих движений.
Просто — из положения "сидя" перетек в положение "нырок".
А нырнув, принялся размеренно грести и отталкиваться от воды поверхностной — вглубь. Он не отсчитывал время, не вслушивался в запасы воздуха в легких. Не зная что, то — не важно. Важно, насколько сами ткани тела насытились кислородом.
Он не знал глубины, но она давала о себе знать давлением на уши, на глаза, а потом и на всё тело. Но вот и дно. Разводя руки во всю ширину Егор не долго искал. Наткнулся на что-то торчащее из песка, не раздумывая, уцепился двумя руками, подтянул ноги и рванул. И это "нечто", в полной тьме на ощупь показалось ему прямоугольной крестовиной, каркасом, где вместо новогодней елки, при повороте нащупался теплый цилиндр, излучавший какой-то потусторонний зеленоватый свет.
Егор, что было сил оттолкнулся ото дна, и погреб вверх, вдоль страховочного фала. В какой-то момент тяжесть конструкции дала о себе знать. Но Егор упорно, не раздумывая о других вариантах, греб вверх, держа в одной руке каркас с Изделием номер раз.
И вот кажется, засветлело над головой, но каждый гребок уже давался с неимоверным усилием и казалось, что он не только не продвигается, а водная тяж веригами затягивает его назад, во тьму. Тогда он решился не просто придерживаться за страховочный фал, а рвануть его, вытягивая себя с грузом.
Удались только два рывка, на третьем надежда и опора резко ослабла под рукой — верно, порвался все-таки самовязанный под конец канат. Но еще два рывка и уже третий замах вынес руку Егора на воздух. Ею он схватился за прибрежный камень и, подтянувшись, выбросил груз на берег.
Уперевшись головой о камень пару раз резко вобрал в себя спасительного воздуха. В голове его помутнело. И он отключился.
Очнулся он лежа головой на теплых девичьих коленках. Ласковая рука гладила его мокрые волосы. Он не открывая глаз, не подымая головы, определил, верно, по запаху свою спасительницу и сказал:
— Здравствуй, девушка
— Здравствуй, — ответила тихо она.
Он еще полежал не много на уютнейшей в мире подушке, засмеялся, мешая смех с кашлем. Ольга спросила тревожно.
— Егор, ты травму не получал? Ни об что в омуте не стукнулся?
— Нет, не стукнулся… Я сам по себе дурак! По жизни!
— Ну, ты несколько преувеличиваешь…
— Нет, точно — дурак! Эту железяку можно же было привязать там внизу к страховке. Спокойно вынырнуть. Спокойно вытянуть….но ведь — дурак же!
— Тогда б ни кто тебя так не гладил, а устраивал бы сцену возвращения блудного мужа.
— И верно… останусь-ка дураком, на всякий случай, пока до Москвы не доеду.
— Уже собрался?
— Нет, — жить мы будем здесь. А работать — там… Что-то не получается. Ладно, потом решим. Железяку, эту, надо вернуть! И — вот точно, одурел я что-то, не в Москву вернуть, — пусть они давятся. Надо в Европу быстрее, — предъявлять в массы. А иначе они от нас не отвяжутся, и эти места еще испоганят…
И он пошел обратно к своему Пути на запад. Но уже опираясь на любимое плечо.
…………………………..
Сон КОЛОБОВА ГЕОРГИЯ Юрьевича (Егора).
Сон сладкий, с привкусом малинового чая на губах:
Летают автомобили над тайгой.
Он стоит, задрав голову и прикрываясь ладонью от солнца, смотрит в небо. Рядом коттедж на берегу ручья, стены — стеклянными панелями. Тайга вокруг. Он перестаёт наблюдать за лихими выкрутасами автомобилей в небе и спускается с горки. Садится в нечто похожее на "Мазератти" с откидным верхом, прыжком через борт, не утруждаясь открытием двери. Пристегивает себя двумя ремнями безопасности — крест-накрест, получается.
Трогает ручку передач — машина слегка приподымается над землей. Егор слегка давит на газ и выворачивает руль, отпуская его затем в свободный обратный ход. Машина легко и плавно уходит ввысь по элегантному витку.
Он опять задирает голову. Автомобили, будто играющие в пятнашки кружились заметно выше. " Детки. Сорванцы" — мелькнуло у него в голове, но это куролесенье в облаках вызвало не чувство озабоченности шалостями, а тихую радость констатации чужой беззаботности. Пролетев немного над густой темной прохладой моря тайги, прерываемую бликами куполов и в прогалинах запруд, Егор чуть снизил скорость и плавно скользнул вниз.
Он спустился на просторной бетонированной площадке рядом с крупным зданием — ангаром. К нему поспешил маленький кар — погрузчик. Остановился возле его машины. С седла соскочил молодой человек в синей с красными и белыми полосами рабочей форме. Открыл прямоугольный люк над правым задним крылом, пристроил внутрь разъем на проводе уходящий ему в карман и, крякнув, радостно сообщил: "С вас доплата за перерасход десяти процентного остатка!".
Егор начал что-то лихорадочно подсчитывать, покрываясь реальным потом. Потом вспомнил и усилием воли остановил бешеную круговерть цифр в мозгу: "Это же сон. Не напрягайся так. Расслабься". Но когда парнишка стал что-то втирать ему малопонятной скороговоркой, Егор прервал его коротким вопросом: "Сколько?". Тот ему выпалил в ответ: "Пятнадцать Соболей без квитанции. Если с бумажкой, то двадцать. Но это все равно в два раза дешевле, чем с "печаткой"".