Солнце в кармане
Шрифт:
— Обманул, значит, вас дед мой… да, точно это генетически заложено: нашей семье — вашу обманывать…
— Да не обманул. Думал он в Москве в рост пойдет. А его в кандалы — враг народа.
У Егора отхлынула кровь от головы, он ничего не понял.
— Какой "враг народа", вы, что считаете, что он сидел? Да это наврали вам. Или он сам…
И тут Егор вспомнил, что дед пару раз упоминал о каком-то "опыте Северной Командировки". Проскальзывало в разговорах: "по опыту Северной Командировки", или: "Когда вернули меня из Северной Командировки,
Пока Егор барахтался в нахлынувших воспоминаниях, женщина грустно разглядывала его:
— Ты почитай, внучек. Я к тем бумагам, что он передал, его письма добавила. Почитай и может поймешь что. Только на них, на многих, обратных адресов нет. Их его друг Миша, с оказией, пересылал.
"Ну вот — и Михаил Федорович тут как тут. Не оставляет он меня в покое, неугомонный…"
………………………….
"Надо возвращаться. Надо возвращаться", — ближе к обеду решил он, бродя бездельно по двору. И только подумалось, как позвали с крыльца дома. Звонил Камарин сын, звал назад — готовится к "дороге дальней".
На этот раз вышли провожать по- человечьи. И дед с бабушкой, с дочками, которые тоже — бабушки, и дворовой люд. И чарочку легкую на дорожку не спотыкучую поднесли. И Фальшивый Дед похлопал по плечу провожая, просил передать "Мишаньке" что зла боле не держит, но впредь, что б предупреждал загодя. Дальше всех, до опушки, проводил Степан Алексеевич. Вручил карту с местной топографией: "что б больше не блукал". И вспомнил он тут о человечке странном, заходившим недавно в леса. А кто такой? Не от дяди Миши ли, того, что Дед с Егором поминали? А не врагов ли его?
Егор, уже ступив с порога спросил про Ольгу. А ему в ответ, что не хочет она его пока видеть. Но ступай, мол, с добром, — все сладится, может. Заезжай к осени, если не забудешь.
Уже такие, не вполне ясные слова были Егору окрылительными, и более двух часов он шагал бордо, узнавая дорожку с первого пригляда и не сверяясь с Шульмановским компасом. "Все будет теперь хорошо, — мысленно твердил он себе в такт шагам, — все будет хорошо и изменится мир к лучшему прямо с понедельника. Прямо с понедельника и начнем, — прораб Колобов".
Немного притомившись, решил присесть на природе отдохнуть. Сверился с направлением по компасу, по карте местной топографической выданной Степаном Алексеевичем. До села оставалось совсем немного. Егор решил посмотреть бумаги врученные бабушкой Надеждой, — в доме у Камарина раскладываться не хотелось. Набрал валежника, соорудил костерок, засунул в угольки с краю фляжку с чаем, ветчинки вынул с хлебушком и малосольными огурчиками — красота! За нехитрой трапезой, достал пакет, разобрал листы, как видно написанные очень разными людьми в разных же обстоятельствам. Но не успел он прочитать и пары строчек, как его сморило в сон. Сон светлого дня, с чайной горчинкой на губах.
Был то — то ли сон, то ли видение. Вставали картинки
…………………….
" Комроты Колобов Егорий ходил по территории лагеря смурной и задумчивый. Зеки заканчивали настил крыши над очередным бараком. Весело и бодро. Под звуки марша из репродуктора: "…я другой такой страны не знаю…". Даже последние замухрышки и доходяги тянулись поспевать за "свеженькими", только что с воли прибывшими. Вот, что творит дополнительный кусок хлеба и Весна.
Весна, птички таёжные сверестят, Свежая трава ногой мнётся. Но не весело Егорию. Вчера состоялся серьёзный, и в чём-то сильно не правильный разговор. Разговор с Мишей — фельдъегерем.
Миша приехал как всегда ближе к вечеру, полный рассказов и занятных баек, привезённых из разных мест. И прежде всего из Москвы. Из Москвы самые интересные, порой дух захватывающие своей смелостью: о наркомах, их женах, подругах и друзьях.
На этот раз с собой Миша привёз коньяку из столицы. Пили его из стаканов и закусывали вяленой рыбкой. Хорошо!
И перешел разговор из шутейного в серого цвета слова, с потаённым недосказанным смыслом.
Сказал Миша, что разговаривал с одним важным и очень засекреченным работником наркомата. Разговаривал не в здании на Лубянке, а в скверике. И предложил тот человек, приказал-таки, но хитро не в прямую, когда по стойке смирно и с отданием чести. Мол: "Есть! Будет исполнено!". А так, что и деваться не куда. Исполнять ли, с риском трибунала, или сразу в расстрельный подвал брести…И вот что конкретно, отбросив недомолвки и хитрости, получается.
Надо устроить побег. Побег подопечным Егорию ученым, и главное — профессору Маслову.
И сделать это должен он, Колобов. Вернее, исполнить первую часть плана побега. Вывести учёную троицу из расположения на ближайшую ровную площадку. Где совершит посадку самолет и унесёт ученых к пункту назначения.
Одна беда — ближайшая ровная площадка, это поле единоличника старика Двуреченого. Но с ним, Миша сказал, что договорится. А не договорившись, вполне может статься и не взлетит самолёт. Старик дюже злобен, и выводок у его семейства большой, и все с оружием.
Не знал Миша, что есть в том местечке у Егория тайна. Жила в тереме у старика его Любовь. И, ну, ни как не хотелось ему впутывать семью её в их чекистские игры.
Егорий не был лопухом. Он давно просёк нравы и не писаные порядки, в той организации, в которой он поначалу гордился служить.
Он чувствовал, видел — здесь Засада. Вся ситуация Мишиного разговора, с первых слов его, была Западнёй. И чего проще, кажется — доложить по инстанции и умыть руки.
Это затеяно свыше. Или могло быть банальной проверкой. Что и сказал Егорий Мише напрямую, не мусоля робко слова. И добавил, что прежде доложит всё старшему своему командиру.