Солнце в скобках

Штурм Наталья Юрьевна

– Только чертей нам не хватает. Скажи ему, что Вероника пошутила. Этот ушлепок сгоряча только навредит твоей подопечной. Все, что нужно, я уже сделал – припугнул Ивана, сунул ему доказательства, что Вероника дочь Розы. Остальное – дело времени. Думаю, он откажется от своих планов портить девочку. Тузов редко ошибается. Иван, конечно, гнилой экземпляр, но, повторяю, не отморозок.

Глава 4

Жестокая пробка на Брестской поймала в капкан машину Ивана. Он тоскливо обернулся назад, посмотрел по сторонам и понял, что отсюда ему никуда не деться. Иван вдруг

представил, что если какой-нибудь психопат или киллер начнет стрелять, то никто не уйдет от расправы. Достаточно просто под видом уличного торговца прикрывать ствол васильками и, используя глушитель, последовательно отстреливать водителей, как мышей в мышеловках.

– Вроде я не страдаю клаустрофобией, да и бояться мне нечего. Так, всякий бред лезет в голову, – пояснил себе он, разговаривая с зеркалом заднего вида.

Слева из «мазды» красотка строила глазки и губки. Иван привычно скривил гримасу самца-соблазнителя и показал ей мобильную трубку. Девушка кивнула, опустила правое стекло и на пальцах сообщила свой номер. Потом показала жестом «ты супер!» и плотоядно уставилась в ожидании ответной реакции.

«Опять то же самое... Сколько раз это все уже было: и шлюхи, и ощущение свежести на один день, и пустота, и поиски новых развлечений. Ника никогда не стала бы знакомиться на улице, потому что она королева, а не плебейка. Так зачем же мне снова жевать пережеванную жвачку?»

Полоса двинулась, оставив приключение позади на внушительной дистанции.

Иван доехал до площади Тверской заставы, но неожиданно для самого себя развернулся в обратную сторону через центр в пансионат.

– Я должен увидеть Розу. Пусть она мне скажет правду, или я набью рожу этому наглецу Тузову.

Он гнал машину, не обращая внимания на камеры слежения. Его внутренняя тремоляция окончательно загнала его, и он хотел только, чтобы его успокоили. Иван вдруг почувствовал себя ребенком, от которого что-то скрывают. Дискомфорт неизвестности, из которого можно вывести только правдой.

Роза вышла к нему из корпуса немного уставшая. Не успела подготовить лицо к встрече с любимым, поэтому выглядела отчужденной.

– Прости, что появился внезапно. Ты, наверное, после процедур? Поговорить надо, – кратко объяснил свое появление Иван.

Они пошли к беседке. Иван захватил с собой шерстяной плед, чтобы подложить под спину Розе Витальевне. Она не любила жесткие спинки, и он помнил об этом.

– Что-то случилось? – мягко спросила женщина, спокойными движениями заворачиваясь в плед.

– Розочка, любимая моя, – начал Иван. – Я никогда не задавал тебе вопросов о твоем прошлом, но сейчас хотел бы знать наше будущее. У нас будут дети?

Роза от удивления приподняла брови, но промолчала, и ее лицо снова сделалось бесстрастным.

– Я спрашиваю потому, что ты нездорова, а мне всегда хотелось иметь двоих ребятишек, мальчика и девочку. Что ты скажешь?

– Дорогой, ты завел эту тему, чтобы не жениться на мне? Испугался, что ли?

Голос у Розы стал увереннее, чем в первые минуты встречи. Эта женщина получала заряд сил при возникновении препятствий. Ивану и в голову не пришло, что ее мысли пойдут в этом направлении.

– Нет, что ты! Я понимаю, что рожать тебе уже поздновато. Но мы можем усыновить или удочерить ребенка? Ты не думала об этом?

Роза чуть слышно вздохнула и ровным голосом ответила:

–

Я никогда не хотела иметь детей. Есть чадолюбивые женщины, но я к ним не отношусь. Для меня важнее всего в жизни был балет. Все остальное отметалось как лишнее. А ребенок это и есть то самое лишнее, без чего я спокойно могла обойтись. Многие ведь рожают от безделья или потому, что общество навязывает плодиться. Я прожила почти полвека, и ни разу у меня не возникло желания какого-то нянчить или навязывать свою любовь. Это моя философия: женщина рожает ребенка, внушает ему, что он должен любить ее, воспитывает на свой вкус, а потом требует, чтобы он вернул ей ее любовь и потерянные годы. Эгоизм в высшей степени. Видимо, я не такая эгоистка, чтобы растить себе подобных и требовать в старости проценты за любовь.

Иван сидел холодный от бесчувствия Розы. Он ощутил, что все его эмоции и силы натолкнулись на айсберг и разбились об него. Он не верил тому, что слышал, потому что в его извращенном сознании, наполненном бредовыми фантазиями, еще оставалось место хорошему. И этом «хорошим» до сей минуты была Роза с ее добрым сердцем.

Общество, в котором рос Иван, прививало свои незыблемые ценности. И любовь к детям была у него в подкорке. Он еще надеялся, что неправильно истолковал слова Розы. И снова сделал попытку.

– Я никогда тебя не спрашивал, но раз зашел разговор... Во время оральных ласк, скажем так... я заметил у тебя шрам от кесарева. Ты рожала, и ребенок умер? Скажи правду, какой бы тяжелой она ни была. Мне нужно знать.

Роза раздумывала, подбирая слова... Но ответила с той же ровной интонацией:

– Но я же не спрашиваю, почему у тебя шрам на груди в области сердца... Хотя, ладно, я отвечу на твой вопрос. Да, у меня были роды. Родилась девочка. Но моя сумасшедшая мать забрала ребенка, решив, что я не смогу им заниматься. Тогда карьера как раз пошла в гору, меня взяли в театр, я разучивала новые сольные партии, и ребенок действительно был некстати.

– Ты так говоришь о своем ребенке?! Где он сейчас? Где девочка, ты знаешь?

Роза развела руками, как царевна Лебедь:

– Не интересовалась. Знаешь, мне моя мать всю жизнь покалечила, поэтому общаться с ней у меня нет никакого желания.

– Но ребенок-то при чем? – добивался справедливости Иван.

– Ты прав. Ни при чем. Мать решила вырастить девочку сама, даже моего мнения не спрашивала. Сделала как хотела, значит, это уже ее проблемы. Я для себя закрыла эту тему – нет у меня детей. Нет и не было никогда.

Удивительно, но Роза ничуть не выглядела расстроенной. Может, лишь слегка раздраженной. Видимо, ей неприятно было говорить о матери.

Иван чувствовал себя несчастным. Что-то святое было попрано. И навсегда. Оказывается, и ему, бесчувственному чудовищу, могло быть больно.

– А если ты узнаешь, что твоя дочь рядом? Ждет встречи, хочет назвать «мамой» и забыть годы сиротливого одиночества. Что тогда?

Роза прибила комара и щелчком отправила сдыхать.

– Это невозможно. Мне не нужны эти сантименты, сопли, воспоминания, вопросы... Нет во мне материнских инстинктов. Ты мой ребенок, и я забочусь о тебе – мне забот хватает. И если даже предположить такую встречу, я постараюсь, чтобы второй встречи уже не было. Мне ей дать нечего, а тянуть из нее любовь на старости лет... Я адекватный человек. Этой девочке не за что меня любить.