Солнце встает из-за Лувра
Шрифт:
– Ничего.
– Ну хорошо… Доброй ночи, дорогая.
– Не такая уж дорогая,– хохотнула она.
– Ничего, финансовые дела понемногу поправляются.
Я надел пижаму и с трубкой в зубах занялся подсчетом наличности. Пятьдесят тысяч, взятые у Кабироля, плюс пятьдесят тысяч, обозначенные на чеке мадам Жакье, составляют сто тысяч франков. Вообще, кругленькая сумма. Но я думал о другом. Дело в том, что мадам Жакье продолжала думать, что я сплю с ее дочерью и пришел на улицу Гориньи только затем, чтобы получить отступного за разрыв. Она хотела меня купить. Недорого, но это лишь начало.
Прекрасно. Я как раз страдал острой нехваткой денег и был не в состоянии разыгрывать деликатность
Я повертел трусики в руках еще пару секунд, потом, усталый, в плохом настроении, сунул их в пакет, пакет в ящик, а себя уложил между двумя простынями.
Глава IX
ИЗАБЕЛЛА БАВАРСКАЯ
Проснувшись на следующий день, прежде всего я подумал о Морисе Баду. Сейчас была моя очередь им заняться. Я прибыл в район Марэ и занял место в бистро, которое Провидение установило как раз напротив жилища моего странного студента. До полудня ничего не произошло. В полдень Баду вышел и направился подкрепиться в скромный ресторанчик на улице Бретань. Он тащил с собой кожаный портфель и обращался с ним очень почтительно, со всеми предосторожностями и страшно походил на студента политехнической школы.
Он покинул забегаловку и направился на улицу Архивов, а я по-прежнему шел за ним в фарватере. Почувствовав, что краснею, машинально огляделся вокруг на тот случай, если Заваттер тоже окажется здесь ради удовольствия поднять меня на смех. Вероятно, он был прав, когда усомнился в тонкости моего нюха Похоже, я взял не тот след. Как и предполагалось, Баду вошел походкой завсегдатая на территорию Архивов. С улицы я видел, как он пересек огромный двор и исчез в здании для посетителей.
Я выругался, с трудом раскурил трубку и отвалил с чувством отвращения.
Мне понадобился целый час, чтобы прийти з себя. Потом я вошел в телефонную кабину и позвонил Элен.
– Что в точности сказал Заваттер насчет типа, за которым следил? Тот провел день в Национальных Архивах?
– После полудня.
– До самого конца?
– Да.
– Спасибо.
Осталось пожелать полного совпадения между вчера и сегодня.
Замок на двери Баду сразу же откликнулся положительно на прикосновение моего инструмента, изначально предназначенного для чистки курительной трубки и открывания консервных банок. Что же касается меня, то я предпочел бы хоть какое-нибудь сопротивление. Видимо, Баду не боялся ни воров, ни настырных посетителей. Такая чистая душа мне не подходила.
Вид комнаты не изменился. Все такая же чистенькая, скромненькая, с тем же вытертым ковром и одеждой на спинке стула.
С легким нежным ветерком уличный шум доносился через широко открытое окно, за которым сиял первый в этом сезоне настоящий весенний день.
Я принялся за работу.
Сам не зная, чего ищу, я обшарил одежду, не нашел ничего, кроме одного письма, отправленного из Нанта 5 января и начинавшегося словами: «Мой дорогой племянник…» Автор беспокоилась за будущее молодого человека, упрекала за ссору с отцом, одновременно осуждая отца за отношение к своему сыну как к бездари и выражая надежду, что это совсем не так. Племянник ответил на это письмо и,
Я положил письмо туда, где взял, и принялся за просмотр книг небольшой домашней библиотеки. Ничего веселого там не было: «Французские соборы», «Каменные клады», «Париж, каким он был» и т. д. Одна из книг оказалась совершенно истрепанной. Несколько иллюстраций вырваны и помещены в застекленные рамки, висевшие в изголовье кровати.
Морис Баду был настоящим поэтом, влюбленным в камни. Он жил в компании старых камней и питался кирпичами для поддержания формы. Это было примерно то же самое, о чем мне сообщил его отец, и ничего нового я пока не нашел. Это не проливало ни малейшего света на его отношения с Кабиролем.
На столе валялась куча бумаг. Порывшись в них, я ничего не узнал.
Больше мне повезло с картонной папкой, перевязанной ремешком и набитой пожелтевшими бумагами, среди которых имелись документы на латыни. Приди мне в голову их прочитать, пришлось бы вернуться в школу. Времени на это у меня не было. Кстати, латынь там и не преподавали. Некоторые из документов подгорели по краям, как будто их спасали от пожара. Другие, покрытые плесенью, были исписаны готическим шрифтом. То там, то здесь мне удавалось расшифровать несколько фраз, написанных на старофранцузском. Из одного конверта я вынул подборку журнальных вырезок, там же были листки с различным шрифтом, очевидно, вырванные из других разных книг. В одной книге шла речь о царствовании Изабеллы Баварской, другая – о Николасе Фламеле. Вырезки из журналов касались происшествий, похожих друг на друга, а именно: при сносе антисанитарного здания на улице Муфтар рабочие обнаружили сундук, наполненный дукатами и дублонами (эта история наделала много шума как раз перед войной и продолжалась в судах после оккупации); другое, более современное, того же типа, случилось в аббатстве Сент-Вандрилле и было связано с бойскаутами; третье подобное же открытие произошло совсем рядом на улице Вокансон. И, наконец, начерченный план и торопливые записи в телеграфном стиле окончательно просветили меня насчет деятельности и тихого помешательства Мориса Баду.
Он искал клад!
Клады королевы или писателя-алхимика, а то и оба вместе. Эти поиски недорого стоили. Он искал их в одиночку или под эгидой Кабироля. Во втором случае мне следовало изменить свое мнение. Эта операция, возможно, была не такой безумной, как выглядела. Кабироля можно назвать кем угодно, но только не блаженным. Древние документы, которые изучал и продолжает изучать Морис Баду, его тяжелый лоб ученого…
Ну, что ж! Ладно… Но я не удивился бы, узнав, что эти документы украдены из Национальных Архивов.
И украдены лично Морисом Баду, влюбленным в старые камни и во все то, что они могут принести.
Почему бы нет?
Из первого попавшегося телефона-автомата я позвонил Баду-отцу. Его секретарша ответила, что тот занят, но передаст ему, если у меня есть что сообщить.
– Я перезвоню,– сказал я.
– Но не раньше восемнадцати часов. Кто звонил?
– Нестор Бюрма.
Можно было не суетиться и пустить дела идти своим ходом. Никто никуда не убежит. Я устроил себе небольшой отдых и пошел в сторону Зимнего цирка.