Солнце встает над ними
Шрифт:
– Держите ключи от медпункта, принесите всё необходимое, и ножницы прихватите, – давала распоряжение врач. – Еще воды вскипятите, раздобудьте таз и чистых тряпок.
Татьяна суетилась, не зная за что ей хвататься в первую очередь.
– Вызвать бы бригаду скорой надо, пока доедут, у нас все готово будет, – продолжала врач, задрав подол платья Аллы.
– Не надо пока скорую, сами разберемся, – сказала бригадирша, выпучив глаза на гематому на обнаженном животе Аллы.
Врач одобрительно кивнула головой.
– Эх, некстати ей сейчас ребенок. Пропадёт без мужика. Молодая
– Ничего, – протяжно сказала врач, снимая стетоскоп. – И не в таких условиях детей вынашивали и рожали. На войне и вовсе в окопах приходилось роды принимать, с бомбежками, с близостью фронта. А то, что семимесячный… так и такие выживают.
Алла с трудом улавливала общий смысл того, что говорили женщины и врач. Сердце у нее билось тревожно и громко, всё заглушая. Она пронзительно вскрикивала от нестерпимой боли.
– Потерпи, Алка, – кричала Татьяна на крик Аллы, бегая по цеху с поручениями врача.
– А я уже умирала один раз, мне не страшно, – отвечала Алла, заливаясь слезами и криком.
Алла родила мальчика.
– Эх, некстати, – повторяла бригадирша.
Глава 7
Четырехлетний Петька сидел хмурной на стульчике в самом углу кухни, болтая ножками и крутя в ручонках фантик от конфеты. Он любил тетю Аллу, любил оставаться с ней, когда мама Таня срочно уходила по своим делам.
– Жизнь человечья – игрушка в руках судьбы, – говорил дядя Сёма, опустошив рюмку.
– И не говори, – поддакивали соседки, гремя ложками сидя за поминальным столом.
Каждый вспоминал Аллу по-своему.
– У нее что же, и родных никаких нет? – наклонившись к уху Татьяны, спросила соседка из соседней квартиры, сидевшая на скамье рядом с ней.
– Никаких, – коротко ответила Татьяна, опершись головой на обе руки. – Мать старая совсем. Алка у нее младшая была. Куда ей было ребенка? – будто задавая самой себе вопрос, виновато говорила она.
Выйдя из-за стола, Татьяна, отстраненно пройдя мимо Петьки, с печалью на лице направилась в комнату подруги. Ум никак не мог осмыслить происшедшего. Отперев ключом хлипкий замок, она вошла в комнату. В ящике письменного стола, тщательно связанные лежали письма теперь покойных Алишера и Аллы. Теперь чьи-то чужие, равнодушные руки разрывали шнурочки, ворошили шуршащие листки. Чьи-то чужие глаза бегали по строчкам. Татьяна лишь шептала: «Прости».
В письме родным Алишера, Татьяна вкратце рассказала, как его жена умерла при родах. Родила хоть и недоношенного, но все же здоровенького мальчика. Указала адрес дома малютки, в котором мальчик находится как она думала уже год. Умоляла их объявиться и забрать ребенка. Ответом было долгое молчание.
У Анны Леонидовны, директрисы одного из подмосковного дома малютки с мужем не было детей. Женатые десятилетним браком, так и не ставшие родителями и отчаявшись ими стать, они обсуждали возможность стать приемными родителями. «Сапожник без сапог» подтрунивали над парой друзья и родные.
В одну из летних ночей, не желая идти с работы домой, так как накануне у них с мужем произошла
Услышав сквозь дрему громыхавшей тяжелой цепью лай собаки, Анна встала с дивана и пошла к окну. Было ветрено. Деревья как пленники толпились за решетчатыми загородками. Жалобно скрипели, раскачиваясь, стволы, шумели черные, голые ветки, пронизанные металлическим, холодным лунным светом. Собака не унималась. Ее дикий лай вынудил Анну Леонидовну выйти на крыльцо, проверить, все ли в порядке. Странно, что сторож не слышит неистового собачьего лая, подумала она, проходя мимо вахты, не став никого будить. Выйдя на крыльцо, Анна Леонидовна впала в ступор. На ступенях стояло эмалированное двенадцатилитровое ведро с ручкой. Собака, не уставая, едва не срывалась с цепи. Анна Леонидовна медленно спустилась по ступенькам вниз. Не решаясь подойти близко, медленно вытягивая свою короткую шею вперед, без страха, но с любопытством прищурив глаза, заглядывала в ведро. Увидев лежащий в ведре завернутый кулек, она решилась подойти ближе. Затронув рукой кулек, содержимое ведра начало шевелиться и плакать. У Анны душа ушла в пятки.
– Младенец! – взяв в луки ребенка и скоро высвобождая его из тряпок, тихо произнесла она.
Всматриваясь по сторонам в темноту, она подошла к воротам. Никого. Она задавалась вопросом, кто мог подбросить им младенца. На ее памяти это был первый подобный случай в этом доме малютки. Разное повидала она за свою жизнь, но, чтобы младенца и в ведре… И радость, и смятение охватили ее. Вот он – знак! Цыкнув на собаку, чтобы та прекратила лай, она словно вор прокралась с ведром мимо сторожа в свой кабинет.
Уложив ребенка на диван, укутав его своей кофтой, висевшей в шкафу с весны, Анна стала думать, что ей делать дальше. Младенец спокойно лежал, не мешая принимать верное решение своей спасительнице. Дождавшись утренней пересменки нянечек, смены, в которой дежурила ее близкая подруга, Анна Леонидовна срочно вызвала ее к себе.
– В мамочку решила поиграть? – с порога спросила Анну подруга, увидев у нее на руках младенца. – Тебе идет.
– Закрывай дверь, садись, – указав глазами на диван, сказала Анна, тряся на руках младенца. – Садись и слушай меня внимательно. Этого младенца я сегодня ночью обнаружила в ведре.
– Что ты такое говоришь? В каком еще ведре? – перебив директрису, взволнованно спрашивала нянечка, думая, что ее хотят за что-то наказать.
– Ты подумай, – продолжала Анна, – раньше на войну все списывали, а сейчас ведь в мирное время живем, а такое делается.
– Да что делается то? – не понимала нянечка.
– Ведро, в котором этот кулек лежал, я на крыльце нашла сегодня ночью.
– На каком крыльце?
– На нашем.
– А что ты ночью делала на нашем крыльце? – еще больше запутывалась нянечка.