Солнцеравная
Шрифт:
— А Пери знает? — спросил я.
— Она только что отбыла навестить Махасти.
— Тогда быстро готовь доску, пока я встаю.
Мы сыграли, и впервые мне приходилось тщательно обдумывать каждый ход. Масуд Али передвигал свои шашки умело и храбро; хоть он и не выиграл, но искра в его глазах выдавала уверенность в близкой победе.
— Машалла! — сказал я и вознаградил его большим куском халвы.
Пока он жевал, я рассказал ему еще часть истории о Заххаке и Каве. Когда он услышал, как Каве встал против жестокого правителя, растоптал его бумагу и поднял
— Какой храбрый!
— Особенно потому, что Каве даже не дотронулся до оружия, — только сила собственного духа и правда собственных слов.
— Ух!..
— Но муж, решившийся на такое противостояние, должен верить в него всей душой, всем сердцем. Только так он одолеет своего врага.
— Всей душой, всем сердцем, — как эхо, повторил Масуд Али.
Было уже поздно. Я отослал Масуда заниматься делами и пошел к Пери узнать, как ее встреча.
— Чудный малыш с могучими легкими, — азартно сообщила она мне. — Я видела в его глазках своего отца.
— А Махасти?
— Как все юные матери, она выглядит словно одурманенная. Я попыталась расспросить ее о шахе, но она была так занята младенцем, что, думаю, и собственного отца имя позабыла.
Мы оба расхохотались.
— Как Куденет?
— Полна зависти. Ей самой хотелось быть матерью первого сына. К тому же она раздражена тем, что шах больше не приходит к ней так часто, как раньше.
— Я полагаю, что ему теперь хочется быть с Махасти.
— Не думаю. Махасти обмолвилась, что он больше не придет к ней на всю ночь, пока ребенок не начнет спать до утра.
— Когда празднество?
— Завтра, и продлится трое суток. Первые сутки для шаха и его близких. Вторые — для всех вельмож.
Третьи — общее празднование для всех жителей Казвина.
Наши глаза встретились — больше ничего не надо было говорить.
— На третью? — тихо спросил я.
— Да. Если Бог за нас, мы преуспеем.
Пери послала конюху приказ готовить лошадей, которые через три ночи унесут Фарида прочь от опасности, а я отправил лекарю записку, что нужно лекарство от несварения. Пока я хлопотал, на меня вдруг снизошел тот азарт, что известен воину, готовому встретить врага на поле битвы. Мы готовили наш удар очень долго. И наконец победа приблизилась вплотную.
Той ночью я крепко уснул, погрузившись в благую тьму, где хотел бы остаться навсегда. Но где-то к утру, очень рано, я вдруг расслышал шум у моей двери. «Должно быть, это моя морковка прибежал с новостями», — любовно подумал я, слегка улыбаясь, но тут раздался звук железа, крошащего дерево. Прежде чем я успел вскочить с постели, дверь разлетелась, засов повис и четверо евнухов с кинжалами и саблями ворвались внутрь. О Али! Я не знал их, но по чеканным щитам и стальным шлемам понял, что они должны быть из личной стражи шаха.
Баламани выпучил глаза.
— С чего весь этот шум? — лениво поинтересовался он, хотя я видел, что он скрывает интерес.
— Вставай! Тебя требует шах, — приказал мне старший.
Я держался так,
— Буду только рад услужить, — отвечал я, выбираясь из-под одеяла.
— У хорошего слуги работа не кончается, — заметил Баламани. — Разбуди меня, когда вернешься.
Он повернулся к стене и вскоре очень правдоподобно захрапел.
Надевая темный халат, закручивая на волосах тюрбан, влезая в кожаные туфли, я безмолвно искал, что могло пойти не так. Меня выдал врач? Расставила капкан Султанам? Фарид проболтался кому-то? Совершил ли я туже самую ошибку, что и мой отец, рассказав слишком многим?
— Следуй за мной, — велел старший, и, когда я шагнул, один из стражников зашел мне за спину.
Масуд Али бежал по коридору, но, увидев стражу, благоразумно помчался дальше, однако глаза его были круглыми от беспокойства. Другие стражники остались в моей комнате, что означало обыск. Меня прошиб пот.
Мы шли через темные сады, полные тяжелой росы, пока не пришли к шахскому бируни. Потолок в нем был украшен гипсовой лепниной, изображавшей сосульки, при взгляде на которые становилось холодно, как в пещере. Мозаика из крохотных зеркал отражала каждую черту моего перепуганного лица — казалось, повсюду глаза шаха и его соглядатаев.
Меня позвали тут же — дурной знак. Сердце мое почти остановилось при виде Пери, наспех одетой в простое платье, без украшений, неубранные волосы падали на плечи из-под удерживавшего их белого платка. Я старался понять по ее глазам, что говорить или делать, но она не подала знака. Пот заструился из-под мышек до самого кушака.
Шах сидел на невысоком троне, застланном синими шелковыми подушками. Глаза у него ввалились; хотя он был в прекрасном шелковом халате, он не озаботился повязать тюрбан и волосы у него стояли дыбом. Я прижал руки к груди, низко поклонился и стал ждать.
— Надеюсь, твой слуга сможет объясниться! — без предисловий сказал шах Пери. Голос его дрожал от ярости. — Зачем ты приходил к моей служанке Хадидже? Помни, что ложь твоему шаху обернется мучительной смертью.
Я увидел Насрин-хатун, сидящую в дальнем углу. Придется мне явить чудеса изворотливости.
— Свет вселенной, я навещал вашу служанку несколько раз за помощью в благотворительности. Она была очень щедра.
— Благотворительности для кого?
— Для несчастных женщин, обратившихся к моей госпоже Перихан-ханум и просивших о помощи.
— Нелепость! У моей сестры довольно денег, чтоб помочь кому угодно.
— Да, но нужда велика, и часто другие женщины хотят иметь возможность помочь своим единоверкам.
Он посмотрел на меня с недоверием:
— Расскажи мне о каждом посещении.
Я взглянул на Пери, чтоб понять, верный ли избран путь, но она не давала знака.
— Конечно, я постараюсь припомнить. Первый раз был, когда пришла вдова, потерявшая дом и нуждавшаяся в одежде для себя и ребенка. Она была из Хоя. Второй — та вдова сумела вернуть дом и прислала в благодарность тонкую вышивку, которую я и доставил вашей служанке. Очень искусная, с маками и розами.