Солнечная лотерея (сборник)

Дик Филип Киндред

Как ему знакома эта бессмысленность Вселенной. Жизнь без цели. За последние два года были уничтожены миллиарды шлындов. Трагично? Да. Глупо? Без сомнения. Вот и этот, на краткий миг повисший над поверхностью планеты, пытается продлить последние мгновения жизни. Борьба безнадежна: как и остальные его собратья, он был обречен.

Вдруг шлынд стал сворачиваться: его тонкое, как блин, тело на секунду еще раз расправилось, ловя воздушные потоки, потом снова свернулось в тонкую продолговатую трубку, которая устремилась отвесно вниз.

Трубчатый

снаряд, видимо, знал, что он делает: он попал прямо в середину горы белого теста.

Он аккуратно погрузился в белую массу, поверхность ее сомкнулась над ним, не оставив никакого следа.

– Это его дом, – неуверенно произнес Дайтер, – это его жилище. Шлынд в нем живет.

Тем временем в белой массе стало что–то происходить. Не веря собственным глазам, они смотрели, как она разбухает, растет, вот ее размеры уже вдвое превышают прежние! Быть такого не может, невероятно! Вот белая масса разделилась на две полусферы, еще соединенные друг с другом, но вполне самостоятельные. Белая масса продолжала быстро расти, вот она уже состоит из четырех элементов. Она словно взбесилась: булькая, она росла как на дрожжах. Две, четыре, восемь, шестнадцать… и так далее в геометрической прогрессии.

Вихри холодного зловещего ветра понеслись над ними. Белые волны перекатывались по поверхности существа и, казалось, заслонили собой солнце: Луи вдруг увидел, что стоит в тени, которая все более сгущалась. В панике он отступил назад. Страх его передался и двум лошадкам: только он протянул руку, чтобы влезть в тележку Дайтера, животные вдруг расправили свои крылышки и понесли. Таща за собой тележки, они упорхали прочь от этого взбесившегося теста. Он остался совсем один, беспомощный и оглушенный.

– Что это? – закричал Фрэнк.

Голос его звучал истерически. Вслед за ним стали кричать остальные, обращаясь неизвестно к кому.

– Что это? Что происходит?

Дайтер спрыгнул на землю и стоял, расставив ноги и крепко держа вожжи.

– Ну что ты там встал? – крикнул он Луи. – Иди сюда, полезай и поехали.

Когда Луи подошел, лошадка, сердито ворча, вздрогнула. Не обращая на нее внимания, он залез в тележку и свесился вниз; губы его дрожали, лицо было белым как мел.

– Похоже на яйцо, – неуверенно сказала Сид.

– Было яйцо, – поправил Луи. – Теперь это зародыш.

Да, они наблюдали оплодотворение космического яйца мужской половой клеткой. И Луи наконец понял, что такое шлынды.

– Это пыльца, – пораженный, прошептал он, – вот что это такое. А мы не могли догадаться.

Шлынды оказались пыльцой, огромными стаями скитающейся в межзвездном пространстве в поисках клетки, которую они могли бы оплодотворить. Ни шлынды, ни белая ватоподобная масса не были полными организмами: только соединившись, они образовали растущий теперь на глазах зародыш.

И он понял кое–что еще. На Земле был только один человек, который мог догадаться об этом, а именно Джонс.

Группа биологов подготовила доклад.

Джонс едва взглянул на бумаги, кивнул и зашагал, погруженный в собственные мысли.

– Это оказалось именно то, чего боялись, – сказал Трилби, возглавлявший группу, – этим и объясняется их незаконченность, незавершенность, отсутствие у них пищеварительных и репродуцирующих органов. Они сами такие репродуцирующие органы. По крайне мере, половина.

– Как это называется? – неожиданно спросил Джонс. – Напомните, я позабыл.

– Метазон. Многоклеточное. С развитыми органами, обладающими различными функциями.

– И никто не видел, как это все происходит… какое оно из себя?

– Слава богу, нет, – с пафосом ответил Трилби. – Этот организм использует планету в качестве среды созревания, как чрево; мы могли наблюдать только зародыш, а также стадию, которая соответствует акту рождения. В этот момент существо сразу покидает планету. Наша атмосфера, а также гравитационное поле являются прекрасной средой для ранних стадий развития этого организма; после этого мы ему больше не нужны. Я полагаю, взрослому организму планета не нужна – он живет в межпланетном пространстве.

– В открытом космосе? – Джонс нахмурил брови.

Лицо его озабоченно сморщилось и покрылось густой сеткой морщин; он слушал ученого вполуха.

– Оно созревает на планетах… ясно, им необходимо укрытие…

– У нас есть причины полагать, – сказал Трилби, – что так называемых шлындов можно уподобить пыльце взрослого растения – если, конечно, тут уместны подобные слова. Возможно, это не есть ни растение, ни животное. Нечто среднее… во всяком случае, неспособность к самостоятельному передвижению, способ размножения – признаки растения.

– Растения, – повторил Джонс. – Значит, они не способны убивать. Они сами беспомощны и безобидны.

– В общем–то, да. Вряд ли можно допустить, что эти…

Джонс с отсутствующим видом кивнул.

– Да–да, конечно… это абсурд. На самом деле мы ничего о них не знаем. – Он устало потер лоб. – Оставьте доклад здесь. Спасибо.

Он ушел, а они еще долго стояли вокруг своего доклада, словно кучка взволнованных кур. Он миновал ряд офисов и оказался в пустом, пронизанном сквозняками коридоре, соединяющем административное здание с крылом, где размещалось полицейское Управление. Взглянув на карманные часы, он увидел, что как раз время.

Время. Он в ярости сунул часы обратно в карман – о, как он ненавидел эту круглую безмятежную и презрительную рожу циферблата!

Уже целый год он снова и снова мыслями возвращался к этому докладу. Он помнил его слово в слово – и в конце концов отдал приказ подготовить его. Они хорошо потрудились: доклад получился исчерпывающим.

Снаружи доносились какие–то звуки. Вздрогнув, Джонс остановился, смутно сознавая, что может означать это далекое бормотание. Дрожащими пальцами он тщательно пригладил волосы. Как мог, привел себя в порядок.