Солнечное затмение

Попов Андрей Викторович

Каюта просто слепила своей девственной белизной. На ее стенах не было ни одного цветного рисунка, словно это был мир Чистого Листа Бумаги, где все начинается с нуля.

Александр попытался подняться и с радостью для себя обнаружил, что собственное тело он может не только видеть, но и чувствовать. Саркофаг был покинут. Человек, не помня даже собственного имени, совершил первые шаги по неизвестно чему. Он обернулся...

И вздрогнул... В каюте находилось еще пять саркофагов, в которых неподвижно лежали тела каких-то людей. И ни единого знакомого лица... Ничего знакомого вообще. Очнувшийся из небытия человек подошел к просторному зеркалу, и тут послышался его пронзительный крик: там

что-то шевелилось. Если бы ему сейчас сказали, что это его собственное отражение, он бы все равно ничего не понял. Лишь чуть позже он уловил странную закономерность: существо в зеркале в точности копирует все его движения. Он поднимает руку -- оно делает то же. Он высовывает язык -- странному созданию ничего не остается, как повторить этот жест. Вывод показался ему утешительным: ОНО подвластно и управляемо.

Тут Александр заметил прикрепленную к груди табличку. Сорвав ее, он прочитал: "Если вы проснулись от эскапического сна и совершенно ничего не помните, не удивляйтесь. Поздравляем вас с успехом! Цивилизация планеты Земля шлет вам свой привет и нетерпеливо ожидает вашего возвращения. Ваше имя -- Александр Антонов. Вы -- один из шести участников первой звездной экспедиции к системе Проксимы Центавра. Это российско-американский экипаж. Пока -- единственный в истории человечества. Если в данный момент вы стоите и с изумлением читаете эти строки, то знайте: все проходит отлично. Вы возвращаетесь и уже на подступах к солнечной системе. Шансы вашего возвращения оценивались экспертами как один к десяти. Предупреждаем: воспоминания обо всем происходящем будут очень болезненны. Терпите. Вы уже герои!".

Надпись скоропостижно закончилась. Да, впрочем, он немногое понял из сказанного. Пришло, наконец, реальное ощущение самого себя в непонятном, чуждом мире белоснежных стен и гробового молчания.

Потом пришла боль... Все силы ада, настоящего и мифического, ворвались в его тело, терзая каждую клетку. Локальная вселенная, сотканная из слепящей белизны, закрутилась перед его глазами. Александр стал кататься по полу. Первое, что он вспомнил -- это чувство жгучей боли. Голова раскалывалась изнутри. Ее словно долбило собственное артериальное давление. Маленькие, встроенные около висков молоточки с частотой сердечного биения стучали по костной ткани. Это был ужас во плоти. Александр катался по полу, перед его взором мельтешила осязаемая Бессмысленность: стены, потолок, саркофаги. Что к чему? И что зачем?

Но даже он сам еще не осознавал, что вместе с телесным адом в его душу пришло самое важное, в чем он нуждался. Это -- воспоминания. Перед взором ярко вспыхнули пейзажи планеты Фрионии: бледные красные камни, пустыни, жгучие надежды и ледяные разочарования, полнейшее отсутствие органической жизни и жизни вообще. Резал слух возглас астрофизика Майкла Стаура: "ну и какого хрена мы сюда тащились столько световых лет?!". Ответом ему был обнадеживающий голос Джона Оунли: "здесь есть атмосфера, пригодная для дыхания! Разве этого не достаточно? Подождать каких-нибудь пару миллиардов лет, и здесь возникнет разумная жизнь!".

Картины сменялись перед взором с кинематографической частотой -- двадцать пять кадров в секунду. В них имелось все: рождение, детство, мечты о дальнем космосе, внезапное их осуществление. Каждый штрих прошлого отражался в теле очередным всплеском боли. И он вспомнил все...

... даже то, что перед погружением в эскапический сон так и не сходил в туалет. Истерзанное тело находилась в состоянии релаксации: мышцы охладевали от прошедшего пеклища, вся кожа покрылась приятной влагой, молоточки в висках стали затухать. Он, пьяно пошатываясь,

встал на ноги. В пяти саркофагах еще спали люди, над ними еще витал белесый туман -- рассеявшийся дух низкотемпературного автоклава. И он узнал всех пятерых.

– - Джон!.. Капитан Джон Оунли! Я вам приказываю подняться!
– - Александру вдруг показалось, что их капитан слегка пошевелил головой.

Нет, не показалось. Так оно и было. Здоровяк Джон с огромной шевелюрой рыжих волос открыл тяжелые веки. И сделал он это с таким трудом, словно поднимал штангу. Глаза тут же захлопнулись. Вторая попытка оказалась более удачной. Любопытно было наблюдать, как только что ожившие зрачки, не выражая еще никаких эмоций, плавали вправо-влево и пассивно воспринимали факт существования внешнего мира. Потом дернулись его губы и приподнялась голова. Тело зашевелилось, словно давно покинувшая его душа наконец-то вернулась в свое обиталище. Капитан Оунли тихо прошептал свои первые слова:

– - Что это?.. Где я?.. Куда Виктория задевала мой галстук? Мы ведь собирались поехать к Хайту на день рождения...

Виктория -- его первая жена, умершая на Земле около двух тысяч лет назад. Иногда во время эскапического сна в активную часть мозга память выбрасывает осколки далекого прошлого. Джон поднялся с саркофага, как ребенок поднимается из своей люльки: со взором полнейшего непонимания происходящего.

– - Виктория! Ты где?!

– - Очнись, капитан! Мы в дальнем космосе!

Оунли отскочил, словно его ошпарили кипятком. Причиной было то, что он увидел Антонова.

– - Ты кто?

– - Я Алекс! Ваш почетный программист. Вспоминай! Мы возвращаемся с Проксимы!

– - Ты не видел Викторию? Сегодня у Хайта день рождения. Двадцать пять лет старику... Да где я, черт возьми?!

Капитан с изумлением посмотрел на свой саркофаг, потрогал его, наверное минут пять всматривался в лица остальных членов экспедиции. А далее с ним случилось то, что и должно было случиться. Он схватился за голову и начал стонать. Потом громко выть. И наконец -- кричать. Катался по полу, рвал на себе комбинезон. Глядя на него, никто бы не дал другого диагноза, кроме одержимости, которая, в свою очередь, изгоняется только усердными молитвами. Капитан продолжал свое неистовство бесконечно-долгие десять минут. Бес, вселившийся в его тело, вращал вокруг него, словно центрифугу, маленькую каюту. И первое, что он вспомнил под действием адской боли, это то, что она называлась каютой Забвения.

Антонов серьезно испугался. Как бы не случилось летального исхода. Из ноздрей Джона уже потекли обильные струйки крови. Тело судорожно дергалось на полу, будто к нему подсоединяли ток. Опасность, что оно так и не сможет выйти из смертельного штопора, составляла около двадцати процентов. Но для Джона эти траурные проценты просвистели над самым ухом и унеслись в бесконечность. Тело его, наконец, обмякло. Он лежал лицом вниз. Его грудная клетка часто вздымалась, прокачивая воздух: вдыхая забытый вкус жизни и выдыхая остаток агонии. Разорванный собственными руками комбинезон был весь в поту. Он медленно-медленно приподнял голову, протер ладонью мокрое лицо и с изумлением сказал:

– - Алекс, ты?!

– - Джон! Мы возвращаемся! Ты можешь в это поверить?!

– - Все это было так давно... Старт с Земли... Ты помнишь тот прощальный карнавал в нашу честь?
– - Капитан вдруг расхохотался.
– - А помнишь ту белокурую девицу, которая кричала: "я обязательно дождусь тебя!". Помнишь? Неужели все это происходило на самом деле?.. А кого из нас шестерых она собиралась дожидаться?

Александр подошел к капитану и сжал его в объятиях. Два липких от пота тела приклеились друг к другу.