Солнечное затмение
Шрифт:
– - Что за бред ты несешь?! Немедленно отпусти девчонку! Это приказ!
– - Отомщу...
Боссони мигом сообразил, что имеет дело с ненормальным, который пытается свести с английским королем какие-то личные счеты. Даже внешностью солдат не походил на человека: мумия, движимая не духом а порывами ветра.
– - Отомщу...
Адмирал рванулся вперед, но тут дрогнул нож... Тот самый, что решал дальнейший ход истории. Дианелла разревелась:
– - Дяденька! Отпустите! Мой папа даст вам все, что захотите!
В полумраке на фоне мертвецко-бледного лица зияли красные, воспаленные затаившимся фанатизмом глаза.
– -
– - солдат крепче сжал Дианеллу за талию и наклонился к ее уху: -- Успокойся, девочка, это совсем не больно. Сейчас мы зальем кровью весь мир... Этот мир недостоин нашего взора...
– - Псих!
– - Боссони понял, что дело серьезное.
– - Кто рекомендовал мне этого психа? Как твое имя, рядовой?
Адмирал дал легкий знак стоявшему позади сержанту. Тот осторожно поднял ружье, целясь в затылок свихнувшемуся вершителю справедливости.
В тот же момент раздался возглас, заглушающий вселенский вой:
– - Вот вам моя подпись под вашим мирным договором!!!
Солдат чиркнул ножом с театральной легкостью, будто отрепетировал этот жест несколько раз. Из маленькой детской шеи брызнул красный фейерверк. Жалобный визг мигом перешел в хрипоту. Ее тельце судорожно подергивалось, раздувшиеся зрачки отражали в себе одну только черноту. Шлем слетел с головы солдата, и на его лбу оказалась кровавая дыра. Все произошло почти одновременно. Два тела, лишенные духа, полетели вниз с городской стены. Они так и падали -- в обнимку друг с другом. Падали в бездну, у которой уже никогда не будет конца...
В стане франзарской армии долго не раздавалось ни звука. Герцог Оранский тупо глядел на то место, где только что стояла Дианелла. Кровь отхлынула от лица, но смысл произошедшего до сих пор еще не проник в сознание. Фиасса тихо всхлипнула. Граф Ламинье понял, что в ближайшее время ему лучше не возвращаться в Нант.
– - Вот уроды... Это какие-то твари. Они хоть соображают, что мы сейчас с ними сделаем?
– - коадьютор сжал кулаки и некоторое время наслаждался болью своих острых ногтей, впивающихся в ладони. Потом резко обернулся.
– - Режь ей глотку! Чего ждешь?!
Фиасса жалобно застонала:
– - Альвур! Ты обещал...
Герцог только сейчас обрел дар речи. Его руки тряслись как от лихорадки, внезапный холод во всем теле сменился внезапным жаром.
– - Я... не... нет, она не виновата! Возьмем ее в Анвендус, будем держать в заложницах!
Коадьютор подошел ближе и уставил на него свое изумленное лицо. Волосы, слипшиеся от обильного дождя, отпечатались у него на лбу какими-то кляксами. Губы несколько раз пытались пошевелиться, подбирая слова. Но слов так и не последовало. Заговорил рядом стоящий Оунтис Айлэр:
– - Герцог! На ваших глазах убили вашу собственную дочь! Неужели вы не отомстите?!
Фиасса не переставала стонать:
– - Альвур, не надо! Пускай меня убьет кто-нибудь из них, только не ты!
– - Нет, милая моя, именно он!
– - негодующе заорал Ламинье.
– - Пусть докажет королю, что он не изменник! Иначе будет казнен как ренегат!
Герцог Оранский стоял в полнейшем шоке, не отпуская ни нежной груди Фиассы, ни ножа. Его душа металась внутри тесной, дурно пахнущей телесной оболочки. В его сознании вспыхивали и гасли разнородные картины прошлого и будущего: клятвы любви, объятия, предсмертный возглас Дианеллы, упреки всего двора, королевский суд и виселица.
– - Любимая, прости...
Лезвие ножа дернулось вслед за рукой.
Фиасса умирала долго. Она корчилась на земле, зажимала пальцами горло, кричала и призывала на помощь давно умершую мать. Трава под ней окрасилась в багровый цвет. Ладонь герцога разжалась, и нож упал в какую-то бездну.
– - Все орудия к бою! Стенобитные машины к бою!
– - заорал граф Айлэр, и этот приказ многоголосым эхом стали повторять по своим позициям старшие офицеры.
Под вой штормового ветра загрохотали пушки, и затряслась шаткая земля. Тевтонские машины вновь задолбили по городской стене. Стрелы наперегонки с пулями засвистели по воздуху. В городе началась паника. Англичане поняли, что это их конец. Адмирал Боссони мигом спрыгнул со стены, но все же получил глубокую рану на бедре -- отпечаток великой войны на теле великого человека. Стена города принялась содрогаться с пунктуальной точностью. Перед каждым очередным ударом английские воины вздрагивали: сначала от страха, потом и от самого удара. Кое-кто из них еще пытался оказывать сопротивление, но большинство побежало искать глубокие норы, чтобы спрятаться.
Герцог Оранский упал рядом с мертвым телом и зарыдал. В слезах, что текли из его глаз, было больше отчаяния, чем в обильном дожде, льющимся с чем-то опечаленных небес. Никто даже и не подозревал, что о смерти Фиассы он горюет сильнее, чем о смерти своей дорогой Дианеллы.
Создавая разимый контраст его чувствам, солдаты франзарской армии вдруг радостно закричали. Стали бить мечи о ножны. И следом послышался глухой треск падающих каменных глыб. Стена наконец рухнула... Долгие молитвы к Непознаваемому были услышаны.
– - Все слушаем меня!
– - громко, через рупор, отдавал приказ граф Айлэр.
– - Старайтесь не убивать англичан! Отрубайте им руки и ноги. Пусть умирают в медленных муках!
Королевская инфантерия ломанулась в образовавшийся проход. Все орали от дикой экзальтации:
– - Смерть! Смерть нечестивцам!!
– - Вперед! За короля Эдвура!
– - За великую и непобедимую Франзарию!
Казалось, что внутрь города хлынул живой океан. Английские солдаты бросились бежать. Только -- куда? Иные пытались прикрыться горожанами как заложниками! Но смерть косила и тех, и других. Англичан за то, что они англичане. А коренных обитателей Ашера за то, что не смогли уберечь племянницу короля. Смерть сама по себе скудна интеллектом. Куда ее направят, туда она и идет.
Лейтенант Минесс с презрением отбросил в сторону аркебузу. Он считал, что огнестрельное оружие -- позор для настоящего воина. Меч! Вот она, стальная душа справедливой войны! Он с наслаждением сжал его эфес своей жилистой пятерней, посмотрел на амальгаму каменных осколков, посмотрел на изуродованные паникой лица врагов и воскликнул:
– - За короля Эдвура!
Наверное, Минесс потому и выжил в столь жаркой битве, что мастерски владел любыми видами оружия (в том числе и щитом). А меч был для него родным как собственная плоть. Он даже чувствовал через него. Холодное стальное жало становилось как бы продолжением нервов. В бою он приходил в исступление, творческий экстаз. Ибо каждая битва являлась искусством.