Солнечный круг
Шрифт:
— Все… — упавшим голосом произнесла Лера. — Продукты, рюкзаки с одеждой и обувью, аптечка, паяльная лампа, бензин… Никто ведь не думал…
— М-да… — запыхтел трубкой отец. — Ну, что ж, утро вечера мудренее. Дежурство за ненадобностью отменяется, пошли к палатке. А то и ее утащат.
— Постойте! — Витька не принимал участия в разговоре. Вооружившись фонариком, он ползал на брюхе по песку. — Ростик прав — это сделал Африкан. У меня есть доказательство.
— Да ну?! — Мы чуть не навалились на него всей гурьбой. — Какое?
— Вот какое! — Витька посветил себе на
— Нат Пинкертон, — сказал я и пробежал пальцами по своим пуговицам, как по клавишам баяна. — Шерлок Холмс…
— Ну-ну… — Витька сжал кулаки. — Кто еще?
— Майор Пронин! — Я просто не мог остановиться. — Комиссар Мегрэ! Спасибо за находку, а то я думал, что так и придется без пуговицы щеголять. А может, это я угнал плот?
Витька подергал меня за полу куртки, тщательно сравнил пуговицы и плюнул.
— Держи, неряха… Нашел где терять!
— Пойдемте спать, сыщики, — засмеялся отец. — На рассвете двинем вниз по течению на поиски.
— На своих двоих? — вздохнул Жека.
— На своих двоих.
С шипением погасли в воде догоревшие факелы, и мы уныло поплелись наверх. Поднялись на бугор, и тут я увидел вдали на реке какую-то яркую точку. Не знаю почему, но у меня вдруг тревожно заныло сердце.
— Смотрите! — крикнул я. — Что это?
Отец оглянулся и схватил меня за плечо.
— Что-то горит! Неужели наш плот? Ростик, к палатке! Не оставляй ее ни на секунду! — И он побежал к берегу.
Мы ринулись за ним.
Вдоль берега шла хорошо утоптанная тропинка. Она смутно белела в темноте. Бежать было легко, не то что утром, и теперь я почти не отставал от отца.
Миновали пристань — черный пустой дебаркадер со сходнями, справа потянулись огороды, слева — густые кусты. Они начисто заслонили от нас реку. Было тихо. Слышался лишь топот ног и тяжелое дыхание.
Наконец огороды кончились, начался затяжной подъем. Я оглянулся: ребята растянулись цепочкой. Лера отстала. Ничего, как-нибудь дотопает, уже недалеко.
Обогнули поворот. У противоположного берега полыхал огромный кострище. Отец не ошибся: засев в камышах, горел наш плот. Огонь был таким ярким, что за ним исчезли звезды: пригодилась поджигателям наша канистра с бензином! Языки пламени вырывались из центра и тянулись к мачте, перевивая ее тугими бездымными жгутами. Веревки, поддерживающие на рее толстую колбасу паруса, перегорели, и он развернулся: когда ветер сбивал огонь в сторону, можно было разглядеть в тлеющем тряпье суровую сморщенную физиономию Кон-Тики. «Растяпы, — казалось, говорил он нам. — Проморгали плот…»
Всплеснула вода — это отец нырнул с берега, по тут раздался глухой взрыв: наверно, взорвалась паяльная лампа. В небо взметнулся огненный дождь. Огонь вспыхнул еще жарче, в воду обрушились горящие обломки, река зашипела. Красные тени заметались по ней, как испуганные птицы.
В воде было теплей, чем на берегу. Дегтярно-черная под кручей, она синела к середине и казалась багровой
Рядом со мной плюхались Витька, Лера и Жека. Сильное течение сносило их к повороту, к черным зарослям камыша и осоки.
Пронзительно заскрипела и наклонилась подгоревшая мачта.
— Осторожно! — крикнул отец: его голова виднелась в стороне от нас, у кормы. — Выходите на отмель.
Мы поплыли к берегу, возле которого засел плот. Едва успели выбраться на песок, как мачта рухнула. Сизый дым задернул все вокруг, а когда он рассеялся, огонь опал.
По мелководью мы подошли к плоту.
«Кон-Тики-2» больше не существовал. Дощатая палуба обгорела, у кормы, где были сложены наши рюкзаки с одеждой и припасами, еще плясали огоньки. Обгорели и лопнули огромные камеры, сгорел парус. Сгорели удочки и спиннинги, Ростикова щука, из которой мы так и не успели сделать чучело, отцовы ботфорты и Витькин транзистор «Атмосфера-2» — нам не удалось больше заставить его заговорить, несмотря на все Витькины старания.
Черпая ладонями воду, мы залили тлеющие уголья. Нечего было и думать тащить обгоревший плот ночью против течения к месту стоянки. Да и какой от него был бы нам теперь прок… Ведь не только плот — все наше путешествие сгорело. Никуда мы дальше этого Сычкова не уплывем и в партизанском лагере не побываем, да и как еще домой доберемся — вот вопрос…
По знаку отца мы поплыли на другой берег. За кустами я выкрутил одежду: меня знобило. Куртку отдал Лере: платье прилипло у нее к телу, а переодеться было не во что — шаровары и ковбойка там остались, в рюкзаке.
Еще несколько минут мы стояли на берегу и молча смотрели, как дымится наш плот.
— Теперь вы верите, что это сделал Африкан? — наконец сказал Витька.
Отец коротко кашлянул.
— Он или «дядя Клава», больше некому.
— А вы ж говорили — им с нами задираться расчета нету…
Отец вздохнул и обвел нас долгим взглядом.
— Выходит, ошибся. А может, нам и вправду не нужно было с ними связываться? Ну, устроили они за Глуховским перекатом рыбье кладбище, а нам-то какое дело? Наша она, что ли, рыба? Общая она, вроде как ничейная. Плыли бы себе да и плыли… Еще, глядишь, возле них на поджарку разжились бы… И плот был бы целый, и барахлишко наше…
— Что вы говорите, Глеб Борисович! — Голос у Леры дрожал, несмотря на мою куртку, у нее зуб на зуб не попадал. — Как это мы могли бы плыть да плыть… Да мы ж себя на всю жизнь за людей перестали бы считать! Чтоб у нас на глазах такая подлость делалась, а мы отворачивались!..