Солнечный свет
Шрифт:
— Я, пожалуй, возьму их и поеду на фаэтоне, — сказал он, — кстати, посмотрю их в деле.
Герцог подумал: если он поедет на них в Дауэр-Хаус, то убьет сразу двух зайцев — оценит животных и успокоит свое волнение. Он даже посмеялся над своими страхами, пытаясь убедить себя, что чувство опасности в такой чрезвычайной ситуации излишне. Совершенно невероятно, чтобы сэр Джарвис догадался, где прячется Хиона. Но тем не менее зачем рисковать?
— Я еду в Дауэр-Хаус, — сказал он дворецкому.
Когда
Герцог, сам не зная почему, решил взять с собой Хибберта.
— Поедешь со мной, — бросил он слуге.
Через минуту он уже был у фаэтона.
Вскочив на сиденье и подхватив вожжи, Алверстод приказал Хибберту сесть рядом.
Гнедые, хорошо натренированные, были слишком горячи и резко взяли с места.
Герцог, натянув вожжи, направил коней к дубовой аллее, потом на дорогу, кратчайшую до Дауэр-Хауса.
Хибберт молчал, но герцог понимал: он настороже от любопытства и кожей чувствует — с хозяином что-то происходит.
Герцог не стал ничего объяснять, а только сказал:
— Мне кажется, ты мне сегодня понадобишься, Хибберт. Будь готов ко всему.
— Вам кто-то или что-то угрожает, ваше сиятельство?
— Честно говоря, сам не знаю, — ответил герцог. — Но могут возникнуть проблемы.
— Надеюсь, так и будет, — ответил с улыбкой Хибберт. — Иначе в мирное время настоящие мужчины размягчаются.
Герцог только улыбнулся в ответ. Он и сам считал так же, но ничего не стал говорить, сосредоточившись на лошадях.
Хиона спала плохо. У нее было такое ощущение, что, желая ей спокойной ночи, герцог был чем-то раздражен. Она понятия не имела, в чем дело, но в его голосе ей послышалась резкость, глаза обрели стальной оттенок, и она подумала: он словно спрятался в скорлупу и уже не был таким теплым.
«Что его так вдруг встревожило? Что я такого сделала?» — спрашивала она себя.
И, хотя девушка слово за словом припомнила все сказанное за вечер, она не нашла ничего такого, что могло столь внезапно изменить его отношение к ней.
Если бы не было Люсьена, она бы набралась мужества и спросила его. Но после того как герцог подошел к ним в саду, они все втроем вернулись в дом. И тут он простился с бабушкой.
— Мы увидимся завтра? — спросила Хиона.
— Понятия не имею, — холодно ответил герцог.
— Ну тогда мы станем страстно ждать твоего возвращения, — сказала бабушка. — Я надеялась, ты будешь с нами на ленче.
— Я подумаю, — ответил герцог.
Он поцеловал в щеку бабушку и пошел к двери, не говоря ни слова Хионе.
Хиона не могла не вспомнить, как в деревенской гостинице изображала его сестру, и подумала: не будь он в таком странном настроении, она бы непременно рассмешила его этими воспоминаниями.
Когда герцог направился к двери, Хиона печально сказала:
— Спокойной ночи, ваше сиятельство…
Не оборачиваясь, он бросил, как если бы говорил из ледяных далей Северного полюса:
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи и спасибо, — сказал Люсьен.
Ей показалось, он хочет еще что-то добавить, но, не желая задерживать опекуна, поспешил за ним и вскочил в экипаж.
Они отправились, а Хиона смотрела вслед экипажу, пока тот не скрылся из виду. Девушке показалось, что ее сердце уехало в нем…
Спустя несколько часов, в темной спальне, Хиона призналась себе, что любит герцога.
— Я люблю его, я люблю его, — жарко шептала она в подушку.
Для нее он был Аполлоном, солнцем… Всем, всем… Но могла ли она на что-то надеяться?
— Он спас меня… Принес надежду… Дал новую жизнь… Как я могу требовать от него еще чего-то? — говорила она в темноту.
Хиона, конечно, понимала: она действительно хочет от него гораздо большего. Она хотела, чтобы он ценил ее, обожал и, главное — любил. Она спрашивала себя: как можно быть такой самонадеянной? Но что делать — он ей нужен, только он один…
Никто не властен над любовью.
Лишь по неопытности Хиона не поняла, что влюбилась в герцога в ту же секунду, как впервые увидела. Он пленил ее сердце, оно ей больше не принадлежало.
— Я люблю его. Я люблю его…
Она не могла уснуть до тех пор, пока звезды не начали тускнеть и первые золотые лучи солнца появились на небе. Только тогда она забылась, но слово «любовь» так и застыло у нее на устах.
Хиона проснулась рано и оделась задолго до того, как можно было пойти навестить герцогиню.
В прошлом красавица, герцогиня и сейчас не выносила, чтобы кто-то увидел ее без румян, без прически. И только элегантно одетая, возлежа на кружевных подушках у открытого окна среди аромата цветов, наполнявшего комнату, она готова была встретиться с домочадцами, желавшими ее общества, в том числе и с Хионой.
— Прекрасный день, — сказала герцогиня вошедшей в комнату Хионе. — Я надеюсь, когда внук приедет навестить меня, он возьмет тебя прокатиться.
— О, я бы так хотела! — воскликнула Хиона. — Но может быть, у него найдутся дела поважнее?