Солнечный удар

Линчевский Дмитрий

Она вышла из санатория и побрела в парк. Красиво у них здесь, романтично, тихо. Погулять бы с кем, о нежности поворковать. Странно получается, когда есть настроение - нет объекта, и наоборот. В себе самой бы разобраться для начала.

Полынцев, подходя к санаторию, заметил Юлю издалека. Не суетясь, плавно изменил направление движения, свернув в густую аллею, резво припустил в обратную сторону. Встречаться с девушкой сейчас не хотелось. Нужно было разгрести накопившиеся за последние часы мысли.

История с транспортной милицией не прошла для него бесследно.

Та проницательность, с которой дежурный разобрался в ситуации, вызвала в душе легкое чувство зависти. Как лихо он расставил всех по своим местам. И удостоверение, говорит, смотреть не буду: кокарда, отпускное, санаторий - просто в лет срезал. Вот это, называется, опыт, интуиция. С другой стороны, а что здесь такого - не вора же он в кабинете вычислил. Узнать навскидку милиционера или военного - не особо трудная задача: прическа, выправка, взгляд, извините, приличный. Он, Андрей, между прочим, тоже в людях неплохо разбирался. Вахтанга, например, сразу отмел из числа подозреваемых. Могилу, опять же, с первой попытки просчитал. Не он же был у Яны, и это, в конце концов, оказалось верным. Вторая поправка вышла ошибочной из-за отсутствия информации. Но, все равно, транспортный дежурный молодец, только взглянул - и готово. Вот бы на Юлю такими глазами посмотреть, узнать, что там у нее на душе творится. А кто, спрашивается, мешает? Надо попробовать.

Итак. Любви у нее нет, это точно. Глаза неглубокие, ладошки холодные, целуется без вдохновения. А что есть? Легкая симпатия, интерес к тайнам, недюжинный напор... Одну минуту. Если принять во внимание, что Яну никто не пытался изнасиловать, то в число подозреваемых автоматически попадают женщины. Тогда повышенный интерес Юли к этому делу объясняется, отнюдь, не журналистским пристрастием. И тут один за другим возникают закономерные вопросы.

Например.

Почему она с такой настойчивостью (в койку готова была запрыгнуть) уговаривала его взяться за раскрытие этих преступлений? Почему с нескрываемым любопытством расспрашивала о том, что ему стало известно от Погремушкина? Зачем бравировала милицейским жаргоном и строила из себя сыщика-стажера?

Ответ: чтоб быть в курсе событий и, в случае необходимости, увести следствие в ложном направлении. Потому и старалась командовать поиском, направляя его то в один, то в другой пустой угол.

Дальше.

Почему после убийства Яны она так испугалась? Почему считала, что может оказаться следующей жертвой?

Ответ: потому что сама ее убила и опасалась мести сообщников. Поэтому ее и похитили первой.

И еще.

Почему она после разрыва отношений побежала за ним тогда у парикмахерской, но не тронулась с места вчера, в беседке?

Ответ: в первый раз хотела с его помощью подставить под раздачу кого-то из мужчин, желая отвести от себя подозрения. А во второй такой необходимости уже не было. Со всеми разобралась и на том успокоилась. Партнер ей больше был не нужен. Не оправдал он ее надежд. Плохо колол псевдобандитов. Это ж надо - целую провокацию для Могилы придумала. Рассчитывала, наверное, по косвенным уликам человека в трюм загнать. Пока

разберутся, пока все выяснят, там, глядишь, и отпуск кончился - прощай, курорт.

Все это глупые домыслы или пуговки с одной рубашки? Кстати, непреднамеренный способ убийства тоже более характерен для женщины. Был бы там настоящий вояка, стал бы он толкаться с бабой? Провел бы прием, выбил нож, да свернул ей голову, как курице - вся работа, ни шума, ни крови. А здесь, точно, девка была. Увидела лезвие, сама перепугалась, отпихнулась, по-бабски, и, на свое счастье, удачно. Иначе, валяться бы ей вместо эстонки с дыркой в красивом животике. Вроде бы, все складно получается. Только мотив непонятен. Но это несложно выяснить. Припереть к стенке, навзрыд признается. Зачем, спрашивается, вообще нужно было такие интриги разводить: Вахтанг - насильник, Могила - маньяк. Рассказала бы всю правду, давно б дело прекратили. Необходимая оборона неподсудна. А за убийство террористки, правильно сказал Елисей, медаль давать надо.

Андрей подошел к санаторию с тыла, осмотревшись по сторонам, незаметно прошмыгнул в фойе. Встречаться с Юлей, все-таки, не хотелось. Не желал он слушать ни ее признаний, ни оправданий, ничего вообще. Пусть остается все на уровне догадок.

За дверью его номера слышалось громкое и, судя по тембру голоса, не совсем трезвое мычание.

Наша служба и опасна, и трудна,

И, на первый взгляд, как будто, не видна.

На второй, конечно, тоже не видна,

И на третий тоже...

Задушевно напевал разбиравший постель Сергей пародию на милицейскую песню.

– Ты ж не пьешь?
– изумился Полынцев, входя в комнату.

– А, - махнул рукой Попов.
– Нынче можно. Товарища с местными мужиками поминали, погиб при исполнении.

– У тебя здесь есть знакомые?

– Полно.

– Как погиб?

– На концерте террористов брал.

Удивившись, Андрей хотел было признаться, что тоже в операции участвовал, но, подумав, решил повременить с откровениями.

– Расскажи подробнее, как все произошло?

Попов свернул трубочкой губы и многозначительно приложил к ним палец.

– Только, между нами, это служебная тайна - певца собирались грохнуть прямо на сцене.

– Откуда знаешь?

– Мужики рассказали. А снайпершей у них прибалтийская сучка была. Читал про них в книжке?

– Конечно.

– Вот такую падаль наши приговорили.

– Приговорили?

– Ну да, с одного удара приложили суку. Красавцы!

– Удара? А мне сказали, сама упала.

Андрей, туповато переспрашивая каждое слово, пытался вытянуть из соседа максимум информации. Но, кажется, слегка увлекся.

– Кто сказал?
– не преминул уточнить Попов. Пьяный, пьяный, а милицейская жилка сработала.

– Знакомый из этого пансионата, - выкрутился Полынцев.
– Случайно встретились.

– Ему-то откуда знать, - пренебрежительно хмыкнул Сергей.
– В грудину ей врезали. Да так, что влетела в койку, как мяч в ворота. От души врезали. Красавцы! Из наших кто-то поквитался - молодца!