Солнышкин у динозавра

Коржиков Виталий Титович

На столе, как генерал на параде, стоял сосуд с вкусным океанским напитком, внутри которого плавал похожий на человечка полезный корешок. И, наливая мне этот целебный напиток, Мишкин заметил:

— Это тоже оттуда.

А дальше пошли такие воспоминания, восклицания, рассказы, что человечек в сосуде то и дело взмахивал своими корешковыми ручками. И вот что — в нескольких словах — выудил я из бывшего механика парохода «Даёшь!».

На честно заработанные командой «Даёшь! » и командами нескольких других пароходов деньги в Океанске открыли «Клуб бывалых капитанов», а при

нём ресторанчик. Шеф-коком пригласили Борщика, который тут же прибил над входом вывеску «Под динозавром» и, понятно, сбоку повесил спасательный круг с ярким названием: «Даёшь!».

Стоит подойти к клубу — и сразу поймёшь, что земля не перевернулась, жизнь шумит и плавания продолжаются.

Одни моряки заходят туда после рейса в Арктику, другие перед выходом в Антарктику, от одних пахнет морозным полярным льдом, от других — южными знойными цветами.

У входа то и дело слышится:

— Добрый вечер, Евгений Дмитриевич.

— А Ясинский не появлялся?

— Запаздывает.

— А Коваль?

— Так он же вон куда потопал! — И моряки подходят к установленному в холле глобусу, и сидящий рядом с ним старый пёс Верный поворачивает голубой шар лапой и тычет носом в ту точку, о которой идёт речь и в которой он, по крайней мере, десять раз

бывал. И понятно, что вся поверхность глобуса в его уважаемых отметинах.

В разговоры моряков иногда включается представительный швейцар и при случае многозначительно добавляет:

— Ну как же, как же! Плавали. Знаем!

И столько кругом разговоров и историй —

с вихрями, туманами, штормами, — что прохожие качают головой и говорят:

— Штормит!

Конечно, в разговорах то и дело называют бывалых моряков: то Бянкина, то Жере- бятьева, то Кучерявенко, то Журбенко... А Перчикова вспоминает чуть ли не каждый второй! Ещё бы не вспоминать, если человек носится в ракете над твоей головой и то одному, то другому капает на макушку радиограммами:

«Капитан Ошерин! Не засоряйте стеклом океан! Берегите землю! Она у нас одна».

«Лапутский! Куда вы пускаете своего водолаза? Там жуткое болото... Обойдите его стороной».

«Евгений Дмитриевич! Вы заслушались Федькиным! А впереди тайфун».

Федькина, конечно, слушает весь флот. И сам он, когда возвращается с гастролей, охотно угощает посетителей ресторана своими песнями, точно так же, как Стёпа своими рассказами о жизни в антарктической льдине.

Одно время Стёпе не давали покоя медики, потом телевизионщики приглашали на передачи до тех пор, пока однажды не произошёл весёлый разговор.

— Как же вы жили в льдине? — спросили его.

— Дружно, — ответил он.

— А чем питались?

— Ледяным воздухом!

— Без хлеба? Без мяса?!

А Стёпа ответил:

— Я бы вообще отказался от мяса, если б сардельки и колбаса росли на деревьях!

И в целом все о нём сейчас в такое время, как ни странно, говорят: «Стёпа? Это тот, что сидел в льдине? Хороший мужик! Вахту стоит — что надо! Палубу драит — как надо! И если помочь — поможет как надо!»

Конечно, в иные времена из Стёпы, пожалуй, сделали бы героя и даже наградили бы орденом. Сейчас не то. И он очень

доволен хорошей человеческой дружбой. Кругом все хапают, а он нет. Он переменился.

И кто знает, где причина этих перемен? В антарктической льдине? В дружной команде «Даёшь!» и Солнышкине? А может быть, в секретах родного зелёного лука? Во всяком случае, в каюте под иллюминатором у него всегда растёт зелёный лучок. Это точно!

А что с Солнышкиным? Во время каждого отпуска они с Матрёшкиной совершают

шлюпочные походы по следам её знаменитой бабушки, ловят рыбу, варят уху и поют про весёлый ветер. А Матрёшкина до сих пор хранит кокосовый орех, подаренный ей Солнышкиным на Тариоре.

Недавно с Моряковым и Челкашкиным штурман заглянул в Сан-Франциско, и сам Хапкинс, конечно, старший, возил их по всему ночному городу в «кадиллаке», пролетал над заливом через удивительный мост — Голден Гейт Бридж и, понятно, провёз мимо своей конторы, возле которой в прозрачном морозильном саркофаге стоял полностью восстановленный айсберг, а в нём отбывал своё дежурство известный Бобби Хапкинс.

Увидев Солнышкина, он хотел броситься в атаку, но Солнышкин предупредил:

— Никаких хе-хе!

А дядя погрозил племяннику пальцем.

Об этом Мишкину рассказал сам Солнышкин, когда собирались там, далеко, «Под динозавром», в океанском ресторанчике кока Борщика.

А где он сейчас? Да, наверное, на вахте, принимает грузы, прокладывает курс, слушает, как молодой капитанский ветер пересвистывается с молодыми звёздами, и смотрит вдаль, как смотрели Колумб или Васко да Гама на чистую морскую гладь. Ведь волны затем и стирают с поверхности старые следы, чтобы каждый новый мореход мог

проложить свой маршрут и хоть ненадолго почувствовать себя и Колумбом, и Магелланом, и Крузенштерном...

И хотя штурман знает, что немало уже у него осталось за спиной, сзади, но по-мужски верит, что очень многое ещё впереди.

Эту веру полностью разделяет судовой доктор Челкашкин. Он защитил ещё одну диссертацию по теме «Фантастические случаи выживания в условиях антарктического айсберга». Несмотря на точность всех фактов, ему сначала не очень поверили, хотя за всю жизнь он не сделал ничего, что позволило бы усомниться в его честности. Разве что в бюллетене, выданном когда-то охромевшему Федькину, написал «производственная травма». Ведь если бы он записал, что на мизинец правой ноги матросу Федькину левой лапой наступил динозавр, наверняка сказали бы, что второй лапой динозавр наступил доктору на мозги.

Всё-таки антарктическую диссертацию доктор защитил, прибегнув к телепатическому сеансу, после которого вся комиссия сама словно бы выбралась из льдины, поставила в протоколе подписи и бросилась отогреваться на океанском пляже.

Ничего точного Мишкин не сказал о Сладкоежкиной. Знает только, что она не теряет возможностей в каком-то вычислительном центре. А вот пример её оказался зарази¬

тельным. В океане теперь то и дело подбирают лежащих на матрасах девиц, потому что оказалось немало охотниц уплыть в купальнике с одной иголкой и вернуться, обойдя весь мир, с баулом японского барахла...