Солнышко
Шрифт:
"Печальное зрелище", - ожил в голове голос моего хана.
– "Доброе утро, солнце моей души".
"Доброе утро, Таймаз. Я хотела быть такой же",- грустно подумала я.
"Моей львице не нужно превращаться в мужчину, она в душе воительница", - я ясно чувствовала, как он улыбается, без насмешки или издевки, пусть и добродушной.
"Гордый орел и львица, странная пара", - усмехнулась я.
В голове зазвучал веселый смех, и я сама не удержалась от смешка. Меня тут же заметил Крайс. Он направился ко мне, вид у него был недовольный и немного смущенный. Я с любопытством рассмотрела распухший нос друга детства.
– Кто это тебя так?
–
– В темноте на косяк налетел, - отмахнулся капитан.
– Как спалось на Родине?
– Чудесно, без кошмаров, - ответила я, продолжая рассматривать его нос.
– Скоро пройдет, - произнес Шеллис, невольно отворачиваясь.
– Что будет с ханом?
– спросила я, стараясь выглядеть как можно более равнодушной.
Враждебное отношение Крайса к повелителю степей мне не нравилось. И даже не потому, что меня это задевало, так как касалось любимого мужчины. А потому, что я не доверяла другу детства. Было чувство, что капитан что-то держит в своей голове. И это очень напрягало. Интересно, а хан видит замыслы Крайса.
"Вижу", - прозвучал ленивый ответ.
"И что?" - тут же откликнулась я.
Хан промолчал, и я начала серьезно нервничать. Крайс тоже молчал, что нервировало меня еще больше. Капитан Шеллис поглядывал на боевых товарищей и машинально поглаживал рукоять меча. Мой взгляд буквально приковало к этой нехитрой манипуляции. Противные мурашки поползли по позвоночнику. Крайс обернулся ко мне, проследил мой взгляд и убрал руку от меча, занимавшего сейчас строевое положение. В походе и в бою ножны одевались на спину, чтобы оружие не мешало движению. В мирное время и на службе ножны крепились на пояс.
– Крайс, что ты задумал?
– спросила я и откашлялась, потому что голос стал хриплым.
– Ничего, - он пожал плечами, но ответ прозвучал фальшиво.
– Что тебя тревожит?
– Только не делай глупостей, - прошептала я, не в силах держать себя в руках.
– Глупостей?
– Крайс мрачно взглянул в сторону карцера.
– Я узнал его, Солнышко. Он убил моего отца. Он ТАМ был, Солнышко!
– Как ты можешь помнить, Крайс?
– голос, наконец, вернулся.
– Тебе было всего двенадцать! Прошло почти столько же лет, как ты можешь помнить лицо?!
– Лицо? Нет, родная, не лицо. Ощущение. Невольное благоговение перед этим псом. Оно охватило меня тогда, его я почувствовал и в степи, когда увидел возле шатра, - капитан расплылся в нехорошей улыбке.
– Потом уже вызвал в памяти черты, их я рисовал себе ежедневно все эти годы, я не хотел забыть. Тогда он был еще совсем щенком, но я узнал.
– Почему ты не отпустишь прошлое, Крайс?
– голос опять отказался слушаться меня.
– Нельзя жить ненавистью и жаждой мести постоянно. Ты сам себя с ума сводишь.
– Месть?
– капитан усмехнулся.
– Скорей правосудие.
– он протянул ко мне руку, но я отпрянула, страшась этого прикосновения.
– Не забивай себе голову, Солнышко. Скоро все закончится, и все у нас будет так, что другие позавидуют. Еще бы найти того степняка, который перерезал горло моей матери, я буду самым счастливым человеком на свете. Если не встречу того самого, буду резать всех подряд.
– Единый...
– выдохнула я и побрела от него прочь.
Крайс смотрел мне вслед, но не останавливал и не звал. Слегка покачиваясь, я дошла до дверей, вошла в крепость и тут же припала к холодной стене спиной. Ноги тряслись так, что дальше идти я просто не могла. Я подняла руки и посмотрела
"Солнышко", - хан был встревожен.
– "Отзовись, отрада моего сердца. Что с тобой?"
" Я здесь", - ответила я.
"Тебе плохо", - Таймаз не спрашивал, он чувствовал.
Я промолчала. Мой ответ ему был не нужен, Таймаз и так уже все знал. Меня раздирали противоречивые чувства. Сейчас я решалась на самый важный поступок моей жизни. Нет, не так. Решилась я сразу, как только поняла, что его не отпустят. Сейчас я делал выбор. С одной стороны был Крайс, Мини, отец, Ник, Орния и мое погибшее село. С другой Таймаз, Азхат, Улуч, солнечная улыбка Айши и горное озеро, которое у меня теперь ассоциировалось со словом - счастье. Предаю или выбираю? Верность и серая жизнь или любимый мужчина и вечные муки совести? И есть ли мне, чего стыдится? Разве преступление быть с тем, к кому лежит твоя душа? Преступление спасти свое счастье? За что я должна чувствовать вину? Перед кем? Крайс уже убил столько отцов, чьи дети не меньше него страдали от потери. Разница между ними лишь в том, что Крайс увидел лицо убийцы, а те дети нет. И теперь они взметнут сабли и пойдут резать всех подряд, чтобы не ошибиться и, не дай Единый, не пропустить убийцу? Как же все сложно! Я застонала и ткнулась лицом в колени.
"Солнышко", - голос хана выдернул меня из омута.
"Не трогай меня пока, Таймаз, пожалуйста", - попросила я.
– " Мне нужно побыть наедине с собой".
"Отрада моего сердца, у тебя плохие мысли, я их чувствую. Ты терзаешь себя", - голос был таким мягким, таким обволакивающим.
"Не сейчас, мой хан, не сейчас", - ответила я, поднялась на ноги и пошла в комнату, где меня ждал отец.
Мысли продолжали одолевать меня, доводя почти до нервного срыва. Я искала себе оправдания, находила, опровергала и снова искала. Уже перед самой дверью я остановилась, призывая методику по самоконтролю. Бодро вскинула голову, и... достигнутый результат исчез, сменяясь на ощущение покоя. Дрожь в теле пропала, хаотичное метание мысли успокоилось, даруя отдых. Мне показалось, что я оказалась в нежных объятьях моего хана.
– Спасибо, - прошептала я и вошла в комнату.
Отец уже был одет. Он бросил на меня взгляд, улыбнулся и вернулся к прерванному моим появлением занятию. Отец упаковывал вещи. Я решительно поджала губы, взяла мундир, зашла за ширму и начала переодеваться. Генерал не обратил на меня внимания, и я спокойно переоделась.
– Ана, поспеши, скоро выезжаем, - заговорил отец. Позавтракаем в городке, который стоит недалеко отсюда. От здешней еды у меня страшная изжога, - папа усмехнулся.
– Я остаюсь, пап, - ответила я и вышла из-за ширмы, оправляясь.
– Ты что задумала?
– отец сел на кровать, и она жалобно скрипнула под его весом.
– Ничего, пап, я закончу практику, - спокойно ответила я, подходя к зеркалу и беря в руки ножницы, чтобы обрезать волосы.
– Ана!
– генерал вскочил и гневно посмотрел на меня.
– Мы уезжаем, немедленно!
– Мне очень жаль, папа, - вздохнула я, - это не обсуждается.
Ножницы сломались, как только я поднесла их к волосам, просто развалились в моих руках. Я нахмурилась и поискала нож. Пока я вертелась, на пол осыпались пуговицы с мундира, затем он весь развалился, словно я надела не готовое изделие, а плохо скрепленные отдельные части. Генерал смотрел на метаморфозы с обмундированием округлившимися глазами.