Соло На Два Голоса
Шрифт:
– Ты не понимаешь!
– кипятилась подруга.
– Сама по себе я пустая, как опорожнённая банка из-под фруктов! У меня нет никаких своих идей, а уж тем более - сюжетов. Меня надо сориентировать, задать мне тему, как импровизатору, навалить фактуры... И вот тогда я могу. Но только и исключительно при таком раскладе.
Я не хотела с этим соглашаться, мне было жалко Ларкиного дара, который так бездарно расходуется на чесание тщеславного брюшка богатых дур! И я тогда открыла было рот, чтобы сказать об этом, но, как обычно и случалось в подобных ситуациях, рукой поправила челюсть, поставив её на место - рот-то уже открылся, чтобы вещать. Даже ради Ларки не изменила себе: не даю советов никому и никогда. Не считаю себя вправе
На моих глазах часто совершались жуткие глупости, творились бездарные дела, и не раз бывало такое, что я могла это хотя бы попытаться предотвратить, вовремя сказав человеку: не делай так, это глупо и недальновидно, ты вляпаешься. Но в конечном счёте я всем всегда давала возможность вляпаться. Даже зная заранее, что так и будет. Это началось очень давно, почти в детстве. Тогда же, когда я отказала себе в праве любить и быть любимой, я отказала себе в праве иметь собственное мнение. Нет, не совсем так... и даже совсем не так.
Своё собственное мнение у меня было и есть всегда и по любому поводу. Вопрос в другом... Во-первых, я его не высказываю, а поддакиваю большинству и "правильной" точке зрения. Не спорю и не доказываю, даже когда мне очевидно, что господствующая точка зрения ошибочна.
– Кто ты такая, мелочь ничтожная, чтобы спорить и настаивать на своём?
– орала на меня-первоклассницу мама, когда я начала задавать ей вопросы о несоответствии официальных и школьных деклараций (политических, разумеется) тому, что внушают мне дома. Папа ещё был жив и слышал этот наш разговор, точнее, ругань с мамой. Я заметила, как вспыхнули алые пятна на его щеках, когда прозвучало "мелочь ничтожная". Я видела, как дрогнули его плечи. Но он опять промолчал. Потом - потом!
– он скажет мне нежно, что я не мелочь и не ничтожная, а мама просто очень разнервничалась из-за меня же, из-за того, как я буду жить в этом трудном мире...
Мама, видимо, очень часто сильно волновалась по этому поводу, и я нередко слышала в свой адрес не только "мелочь ничтожную", но и "идиотку без мозгов", и "тупое чучело", и много чего ещё. Моё мнение по любому поводу встречалось насмешливой улыбкой, а если мнение оказывалось вполне годным и разумным, то максимально положительная оценка такового заключалась в произнесённом с сакразмом "ну-ну".
Мне всегда было очень-очень плохо, когда надо мной смеялись или не уважали мою точку зрения. Унижение для меня - самая адская мука, поэтому я научилась скрывать своё несогласие с чем-то, научилась подстраиваться под "умное и правильное" большинство или под мнение "авторитета". Кто есть авторитет и на кого нужно ориентироваться, я всегда определяла быстро и безошибочно - невелика наука! А дальше нужно было лишь перемолчать, кивнуть, высказать нечто вроде "Ну, конечно, разумеется, так!" и жить себе спокойно в русле всеобщего одобрения и незаметности в массе.
Тут нужно понимать... Не одобрения я искала и не любви окружающих! Я искала только и исключительно отсутствие презрения, насмешек и ощущения себя изгоем. Больше мне ничего не надо было.
И это стало моей второй натурой! Даже в отношениях с близкими, с теми, кого я люблю и ценю, уважаю и за кого болею. И в этом месте, между прочим, ужас начинается... Говорю, что люблю их, а, получается, готова допустить то, что они сделают ошибки, иногда опасные! Но я всё равно молчу, хотя меня мучает тревога за небезразличных мне человеков и грызёт предчувствие последствий их ошибок, но... Я молчу. А если человек очень увлечён своей идеей и горячо радуется тому, что делает, то даже говорю с улыбкой: "Я за тебя очень рада! Ты так радуешься..." И в этом нет ни грамма насмешки, это искренне! Его хорошему настроению и улыбке я на самом деле радуюсь, потому что иногда знаю, что больше радоваться нечему: всё будет не слишком хорошо. Или даже очень плохо. Но молчу. Никто не знает, что я такая...
Любишь? Ой ли? Разве если бы я любила по-настоящему, то допускала бы фатальные ошибки тех, кто мне дорог? Разве меня волновало бы, что обо мне подумают, не будут ли смеяться надо мной, если любимым угрожают неприятности? Нет, определённо: любовь - не моя стезя. Не дано мне...
Настал тот момент, когда соседка начала меня "будить", а я сделала вид, что проснулась и поблагодарила её. Соседка выбрала на обед рыбу, а я - курицу. За едой мы вели вполне светскую беседу о погоде и её особенностях в Израиле... то есть, говорила соседка, а я слушала, как обычно, вполуха, чтобы вовремя вставлять вежливое "Да что вы говорите! Правда? Ну, надо же! Как любопытно!" и прочие правильные слова, свидетельствующие о моём интересе и вовлечённости в разговор. Углубляться в вопросы моей эмиграции и ситуации не позволяли, к счастью, набитые рты. А ещё милая дама любезно и настойчиво учила меня засовывать хумус в питу. Это оказалось действительно очень вкусно! Когда пили чай, я начала довольно демонстративно позёвывать, всем своим видом показывая, что всё ещё очень хочу спать.
– Адски тяжёлые были дни, - жалобно скулила я.
– Вы ж понимаете...
Соседка быстро закивала:
– Конечно-конечно, и впереди у вас столько суеты, столько беготни и оформлений! Вам надо отдохнуть.
Я хотела, чтобы она сама это сказала. Это дало мне возможность вздохнуть с обречённым видом и вновь натянуть на глаза повязку. Не было никакого намёка на дрёму: мой организм давно забыл, что такое естественный сон, он разучился спать без таблеток, поэтому даже смертельная усталость вряд ли усыпила бы меня. Проверено уже - не усыпляла. Я лишь впадала в болезненное полунебытиё с кошмарами и ощущением нехватки кислорода.
Словом, началась вторая половина полёта в образе спящей красавицы - наедине со своими мыслями и воспоминаниями.
Итак, советов я не даю никому, своё мнение всегда держу при себе. Поэтому тогда, давно, когда моя Ларка металась в поисках правильного решения и склонялась к тому, чтобы дать согласие знатной даме на своё пожизненное рабство, я не стала её разубеждать и отговаривать. И, как обычно, выдала любимое:
– Делай, как считаешь нужным. Главное, чтобы ты была довольна и счастлива. Ты, наверное, права...
Лариска взвизгнула тогда от радости и чмокнула меня в щёку. Она сияла, а я поселила в своей душе ещё один комок неуверенности в том, что с близким моим человеком всё будет в порядке. Я оказалась и права, и неправа.
С тех пор Ларка и её семья никогда не знали нужды. Даже более того... Они с мужем смогли купить хорошую квартиру, сына отдавали только в лучшие платные учебные заведения, где "тусовались" детки лишь из непростых и важных семей. У ребят появились отличные машины, через несколько лет они построили загородный дом, в котором жили с мая по сентябрь. Впрочем, и зимой они туда нередко наведывались в выходные и на Новый год. Я тоже там бывала часто, поэтому восхищаюсь и радуюсь за них: это прекрасный двухэтажный коттедж со всеми прелестями загородного бытия.
Но... Как же без "но"? Через несколько лет Ларка затосковала. Затосковала по самореализации. Помню, как однажды она вдруг призналась мне:
– Анька, мне есть, что сказать! И я хочу сказать, и знаю, как! Но я трачу себя на эту ерунду, да и времени у меня нет ни на что больше.
Вот. Это было как раз именно то, чего я опасалась с самого начала! Я знала, что Лара - умница большая, талантище и наверняка рано или поздно захочет сама писать прозу. Я ведь так и думала... Надо было это тогда сказать! Или не надо? Ведь квартира, дом, машины, благополучие...