Соло На Два Голоса
Шрифт:
Вот интересно... Если бы папа не умер, если бы он был рядом, когда я выросла, он смог бы объяснить мне про эти отношения между мужчиной и женщиной? Нашёл бы слова, сумел бы растолковать, в чём тут тайна, сермяга? Может, если бы рядом был папа, никакого Лёшки в жизни и не случилось бы? При этой мысли тренькало очень больно в сердце: тогда и Сашеньки не было бы... Но мысль о том, что я могла научиться правильно чувствовать, умела бы любить и быть любимой, была столь соблазнительной, что перевешивала даже такое ужасное предположение: не было бы Сашеньки. Будто кто-то не добрый и не злой, просто бесстрастный и рациональный спокойно констатировал: был бы кто-то другой - не менее любимый и ненаглядный, возможно, даже более. Более? Это возможно? Почему бы и нет - что я знаю про
Так зачем же я терпела тот постылый брак? Зачем, если муж вдруг прокричал всё это, что вызвало девятибалльный шторм в моём организме? Если он не любил меня и мучился, зачем же мы мучились оба? Да лжёт же он, лжёт, лжёт...
Я убежала тогда от этого жуткого разговора, в прямом смысле - убежала. Убежала по лестнице, не дождавшись лифта, убежала из бывшего собственного дома, куда я за каким-то хреном пришла "поговорить о Сашеньке и о том, чтобы обо всём нормально договориться". Поговорила... Бежала, даже забыв дать бывшему пощёчину за "трахальщика". А когда выскочила из дома, все перемешавшиеся между собой органы моего тела всё же завершили дурацкий бег и нанесли решающий удар: меня здорово вытошнило прямо у крыльца подъезда. Вот просто вывернуло наизнанку, что было и противно, и стыдно, но поделать я ничего не могла. Блевала, как пьяница после большого загула. После этого, вроде бы как, органы вернулись каждый на своё место, но в несколько потрёпанном состоянии. Наверное, в тот час я постарела сразу на десяток лет.
Я думала, что мы с ним, с мужем, хотя бы друзья. Верила, что он поймёт и хотя бы со временем примет ситуацию. Не говоря уж о том, что теперь он совершенно свободен и сможет найти себе нормальную женщину. И никак не ожидала варианта с битьём посуды, делёжкой имущества и жуткими оскорблениями. Нет, посуду никто и не бил, а вот имущество мужик начал делить весьма агрессивно. И оскорблять меня тоже...
Я тащилась раненым животным по улице, по зимней пороше, по темноте и ветру, не видя ничего, не разбирая дороги. А на морде моей в колючую корочку превращались слюни и остатки блевотины, которые я даже не догадалась стереть снегом.
Ведь буквально за несколько дней до этого я вусмерть разругалась с мамой, которая не приняла перемен в моей жизни и наорала на меня: "Шлюха! Вот просто шлюха - и всё!" И я не понимала, почему и за что... Я теряла Сашеньку, которая дулась и плакала. И в итоге вот, что мне устроил Лёшка - моя последняя надежда, что мы обо всём договоримся и поймём друг друга. И что будет сплошное "давайте восклицать, друг другом восхищаться". В тот момент я была влюблённой до ужаса идиоткой, решившей, что раз к ней пришло счастье, автоматически счастливы станут все. И что все - добрые, замечательные, хорошие, достаточно им только улыбнуться и сказать ласковое словечко, как они бросятся мне на шею... Кретинка безмозглая! И вот эта кретинка ползла по зимней Москве, а в голове у неё стучало: "на большом безрыбье, на большом безрыбье, когда и рак - рыба..." Он никогда меня не любил. Он не мог меня любить, меня любить невозможно! И с самого начала всё было ложью и не так, не так, не тем, чем представлялось... Как больно это, оказывается! Даже когда сама не любишь уже давно, услышать такое очень больно! Адский жар в груди и на лице никакой холодный ветер остудить не мог.
Тогда и случилось первое моё замыкание. Мне так было тяжело дышать, так давило в груди, что я остановилась и плюхнулась на первую попавшуюся скамейку. Закрыла глаза и... началось.
Началось с запаха. Тот самый ни с чем не сравнимый запах пупырчатой резинки. Он вдруг ударил мне в нос сильно-сильно, так сильно, что я ахнула, но ещё пуще начала втягивать воздух носом: запах пьянил меня, будто швырял куда-то в прошлое, далеко-далеко! И вот уже я чувствую рукою, ладонью знакомую шершавость деревянной ручки ракетки для пинг-понга. А запах-то был от резиновых боков этой ракетки! Конечно, да! Тогда, восемнадцать лет назад, мы пропадом пропадали в спортивном зале института, где стояли столы для настольного тенниса. Мы играли и кадрились, знакомились и флиртовали. Студенты и студенточки, молодые и горячие, все в гормональном угаре и жаждой любовей-влюблённостей.
Я будто увидела тот день, тот час, ту минуту. Как бы от стены зала... Спортивный зал, гулкие голоса, стук шарика... Запах матов и резины... Чуть-чуть запах пота... Господи, господи, не шути так со мной, это было восемнадцать лет назад, это не может быть сейчас столь явно и реально, будто бы я там... я там... я там...
...Я подошла близко к себе самой, семнадцатилетней. Смотрю на свой профиль, курносый нос, распатланную причёску, струйку пота на виске... Я могу протянуть руку и дотронуться до себя. До себя прежней, играющей в пинг-понг и косящей глазом на дверь, в которой торчат молодые парни, с очевидным интересом наблюдающие за играющими девчонками. Ох... вижу юного Лёшку: какой он был худой, смуглый, улыбчивый, смешной! Но я не чувствую того прилива возбуждения и радости, какой со мной случался тогда, много-много лет назад, зато я вижу, как вспыхнули щёки у меня прежней, как я закусила нижнюю губу от волнения и как быстро смахнула капельки пота со лба чуть-чуть дрожащей рукой. Меня нынешнюю явно никто не видит, зато я присутствую в своём прошлом, вижу и ощущаю его, ни на секунду не теряя связи с настоящим, помня о реальности, то есть... находясь в своём уме?
Я же помню тот день, но не со стороны, а... изнутри. Изнутри той девчонки, которая сейчас так старается сделать подачу элегантно и красиво. Она предчувствует, что сегодня они, наконец, познакомятся, что он, Лёшка, смотрит в её сторону ещё как заинтересованно, и от этого его взгляда в её животе творится какой-то карнавал с фейерверками - щекотно и даже немножко больно одновременно. Я помню всё до мелочей... Я даже знаю по откровениям Лёшки, что этот его институтский приятель-болван, околачивающийся рядом, тогда отговаривал его от этого знакомства, уверяя, что можно найти девочек и покруче, покрасивее. Не зря тот долговязый придурок мне никогда не нравился... Но мне всегда было любопытно, почему Лёшка мне об этом рассказал? Ведь рассказал же и очень скоро после нашего знакомства. Я тогда расстроилась, чуть ни разревелась, а он бросился меня утешать и горячо утверждать, что просто хотел показать мне, какой идиот его приятель и как он, Лёшка, независим от мнения идиота.
Вдруг я, нынешняя я, неожиданно для себя метнулась к дверям - к Лёшке с приятелями. Они меня не видели... Зато я, оказавшись ближе к ним, теперь очень хорошо слышала их разговор.
– Да оно тебе надо, Лёш?
– нудил долговязый.
– Чего ты в ней нашёл? Танька из параллельного потока тебе глазки строит, это я понимаю, а тут-то что?
– Ты дурак и ничего не понимаешь в женщинах, - важно проговорил Лёшка, Лёшка - почти ещё совсем мальчишка с розовыми щеками. Боже, какой он тогда был ещё мальчик!
– Эта Аня - красавица, каких поискать. Просто ты тупо реагируешь на сиськи и помаду. Дешёвка ты! А такие, как Аня, не для тебя.
– Ф-ф-ф, подумаешь!
– зафыркал тот.
– Сложную какую нашёл, мадам недоступность. Не смеши! Такие быстро сдаются, они же годятся только на случай атомной войны! Такие, Лёш, хороши лишь на большом безрыбье! Когда и рак - рыба. Понял?
– и заржал. Лёшка ржач не поддержал.
Так вот откуда эти рыба с раком! Вон откуда это тянется! Теперь я знаю... Но странно то, что, оказывается, бывший муж все годы помнил об этих словах институтского приятеля. Или... он их вспомнил сейчас, когда, как оказалось, я сделала что-то ужасное, что-то такое, что превратило нормального мужика в чудовище.
Я нынешняя опять метнулась к теннисному столу, к себе прежней. Мне показалось, что я слышу бешеный стук собственного сердца... нет, не нынешнего своего сердца, а того, прошлого, былого сердца, юного сердца Ани молоденькой. Да как же это может быть: сразу два сердца рядом, два сердца одного и того же человека? Бред, бред, я сошла с ума! Я чувствую два сердцебиения - одно совершенно бешеное, влюблённое, другое - ровнее, хотя тоже частит.
Юная я нервно кусаю губы и блестящими глазами наблюдаю приближение юношей к нам с подругой. Я, юная, ликую и чуть не подпрыгиваю от нетерпения. Я это вижу... и помню...