Соло На Два Голоса

Шпиллер Катерина Александровна

– А разве нет?

– А разве да?

– Хорошо, давай прям по пунктам...

– Нет, не будем по пунктам!
– взъярилась мать.
– Давай в целом! Чем ты недовольна в итоге? Что у тебя не так - жила, как хотела, всё сделала по-своему! Значит, не так уж я тебе нагадила, м-м?

– Ух ты!
– искренне восхитилась я.
– Мастерица передёргиваний, ты ею была всегда. А ничего, что это всё вопреки тебе и только после того, как я вытошнила всех вас и своё прошлое в унитаз?

– Да как ты можешь так говорить? Про мать, про отчий дом.

– Стоп!

Стоп!! Прежде чем ты зальёшься соловьём на тему отчего дома, я задам тебе, мама, только один вопрос, который сейчас меня дико занимает. Скажи, вот просто объясни, почему, придя ко мне сюда, не знаю откуда (и знать не хочу), ты без "здрасьте" начала выяснять отношения? Тебе даже в голову не пришло спросить: "Доча, а почему ты здесь? Почему так рано, так не вовремя? Что случилось с тобой? Болезнь, несчастный случай?". Ма, тебя ведь всё это на самом деле не интересует абсолютно, тебе плевать. Ты явилась качать права, а всё остальное пофиг. Не тут ли где-то ответ на все твои вопросы и претензии?

Я увидела, как материны губы сжались в аккуратный и довольно свежий шрам - привычный признак её дикой злобы. Потом она решительно встала, не оборачиваясь, довольно быстро пошла куда-то и скрылась из вида.

Что-то в моём сне мне будто бы внушило совершенно определённо: больше мы уже точно никогда не увидимся. Даже неважно, умер из нас кто-то, а другой жив, все ли умерли или все живы. Примерно на этой мысли я и проснулась. С очень странным ощущением: с одной стороны, мне безмерно понравился мой личный рай, куда меня однажды приведут мечты, а с другой, мучила дикая горечь от очередной встречи с матерью, которая от меня сейчас за тысячи километров, а всё равно отпустить никак не может. Ну, что тебе надо, старая ты, гадкая баба? Не хочу о тебе думать, не хочу о тебе помнить! Про папу - хочу...

Однажды к вечеру, вернувшись с пляжа, вдруг случайно бросила на себя взгляд в большое зеркало в спальне и безмерно удивилась: я же похорошела за эти месяцы! Да, вот прямо так и подумала сама о себе - похорошела. Что уже само по себе нечто из ряда вон, так как зеркала всю жизнь мою - враги страшные, показывающие картинку, после которой всегда хотелось уйти в монастырь. Я не преувеличиваю и не кокетничаю. Мысли о монастыре возникали не раз: в моём атеистическом воображении именно там должны находить и покой, и утешение самые некрасивые и никому не нужные женщины. Да и убежище для них самих от жестокого и несправедливого мира преотличнейшее.

А тут вдруг смотрю в зеркало и думаю: а похорошела! Волосы выгорели до абсолютного блонда, кожа, напротив, стала мулатистой да ещё и шелковистой на вид - когда такое было? Жирок под солнцем Африки растопился, мышцы от постоянного плавания подтянулись. Это я?

Возникла хулиганская мысль: а пошлю-ка я свою фотку Илюше! Вот пусть посмотрит, какая я могу быть, когда мне хорошо и... одиноко. Впрочем, он ничего не знает про моё одиночество, пусть поревнует, понервничает. Ого! Что это со мной? Я рассуждаю, как обычная женщина, уверенная в своих чарах? Израиль, что ты сделал со мной, странный ты парень!

Глядя на себя в

большое зеркало я сделала селфи, предварительно наложив на мордочку лёгкий макияж и лихо зачесав наверх волосы. На мне яркий пляжный сарафанчик и пляжные же сандалетки - очень удобные, пластиковые, но при этом ещё и вполне элегантные. Тут этого добра продаётся немеряно!

Словом, через полчаса Илюша получил на свою почту эту фотку с коротеньким письмом: "Как ты там поживаешь? Здоров, всё хорошо? Очень надеюсь на это. Привет тебе почти из Африки!"

К вечеру в мою почту уже брякнулся ответ:

"Ты выглядишь сногсшибательно! Если ты хотела меня ущучить, считай, что тебе это удалось по полной программе. Я раздавлен.

Анюта, давай ещё раз подумаем обо всём, а? То есть, ты подумай, лично мне не о чем. Я хочу быть с тобой. Я не понял, что случилось. Хорошо, я - идиот. Но давай переиграем. Возвращайся!"

Перечитала несколько раз. Приятно? Да! Тренькнуло в груди? Да! Хочу вернуться? Нет!

"Илюша, я не вернусь. Мне здесь слишком хорошо, чтобы пренебречь этим. К тому же я не разобралась с самым основным вопросом: люблю ли я тебя. Прости. Но именно это и есть главное в наших с тобой отношениях. Потому что, если нет, то зачем тогда вообще всё? Ты многого не знаешь про меня (про моих тараканов, к примеру), тебе и не надо. Тебе вполне хватило моего психиатра, чтобы испытать весьма неприятные эмоции, заставившие взглянуть на меня иначе. Не спорь - заставили! И это можно понять.

Так вот, психиатра больше нет, а тараканы остались. И они не по его, доктора, ведомству. Так что, и тебе всё это не слишком нужно, поверь.

Впрочем, давай пока просто поставим запятую, подождём. Дай мне время. И сам тоже его не теряй: подумай, оно тебе надо?"

Я сама удивилась выдержанности и спокойствию тона своего письма. Даже загордилась и, важная, гордая, уверенно нажала на "отправить".

И буквально через секунду (минуту, мгновение?) случилось замыкание, которого я, наверное, подсознательно ждала всё это долгое-предолгое время безвременья.

...Вот в этом самом коконе ощущений и полноте чувств, состоящих из гордости и довольства собой, я одним непостижимым дуновением переместилась вдруг в ту самую комнату хрущобы, в некий семьдесят... не помню, какой год. Меня маленькой там нет, но есть папа. Он сидит на диване и читает газету "Труд". Видимо, дело происходит зимой, на нём лыжный костюм и тёплые носки. Судя по тишине в квартире, он один дома - какое счастье! Лёгкий аромат валокордина подсказывает, что у него снова больничный. Бедный папа!

Я присела рядом с ним. Мне и так-то было хорошо от нашей переписки с Илюшей, а уж оказавшись рядом с папой, я почувствовала что-то новое для меня, странное... Если попытаться всему подобрать слова, определения, то, наверное, эти чувства можно обозначить так: а жизнь - хорошая штука; мне нравится то, что происходит; какая у нас была, оказывается, милая комната, несмотря на то, что крохотная; у папы такая красивая седина на висках; и море сегодня было особенно тёплым и тихим, прозрачным и зелёным. Надо бы рассказать про это папе.