Соломенный фельдфебель

Минков Святослав

Полковник уже было обмакнул перо в чернила, когда в дверь канцелярии раздался чуть слышный стук, и он поднял голову.

В то же мгновение дверь открылась. Офицер положил ручку и застыл на месте с раскрытым ртом. На пороге комнаты в положении "смирно" стоял - кто бы вы думали?

Соломенный человек.

– Разрешите доложить!
– сказало четко чучело, отдав честь, и фельдфебельские его нашивки окончательно сбили с толку командира полка, который и без этого уже был в состоянии, близком к умопомешательству.

Полковник обхватил голову обеими руками и,

до боли сжав глаза ладонями, зажмурился и пробыл в таком положении около полуминуты, мучительно стараясь разобраться в этой нелепой загадке. Затем он приоткрыл один глаз и сквозь пальцы посмотрел в направлении дведи. Но - о ужас!
– сейчас соломенный человек стоял у самого ст и дышал ему прямо в лицо. В дыхании слышался какой-то особенный шелест, напоминавший шум соломенного тюфяка, когда на него наступают нотой.

Полковник, который вообще был смелым человеком, заслужившим орден за храбрость, пришел вдруг в себя, вскочит из-за стола и, отбежав к стене, крикнул страшным голосом:

– Марш! Вон бтсюда! Марш!

– Поз-поз-вольте... док-клад-дную... з-записку...
– заикаясь, проговорило чучело, протянув руку и положив на стол большой лист бумаги, сверху донизу исписанный фиолетовыми чернилами.

– Никаких докладных записок!
– кричал обезумевший полковник.
– Марш отсюда! Доложишь начальству: за нарушение субординации и порядка - на три дня в карцер.

– Разрешите, господин полковник, никто другой, кроме вас, не может принять этой записки!
– смущенно просил соломенный человек, и нарисованные химическим карандашом глаза его мигали точь-в-точь так же, как глаза злого низкорослого фельдфебеля.

– Хорошо! Оставь ее! Посмотрю! Марш!
– оскалился командир полка, свирепо взглянув на просителя.

– Слушаю, господин полковник!
– воскликнуло чучело и, вторично откозыряв, обернулось кругом и направилось к двери. Из подмышки его правой руки торчал пучок почерневшей соломы, спина его была покрыта множеством заплат, на которых кто-то написал углем: "Коля".

Когда необыкновенный посетитель вышел, полковник нервно зашагал по комнате, потом подошел к окну и рассеянно, с пылающим от возбуждения лицом, стал смотреть на весело порхавших на казарменном дворе воробьев.

– Нет, не может быть, - сказал он самому себе.
– Я, наверно, в бреду. Вот до чего может довести покер!
– И распорядился позвать немедленно полкового врача.

Немного погодя явился врач со стетоскопом в руке.

– Да, доктор, - сказал мрачно полковник и начал рассказывать о только что случившемся с ним невероятном приключении.

– Покажите язык!
– промолвил врач, когда полковник закончил свой рассказ.

– Так. А головную боль, головокружение чувствуете?

– Да, есть что-то в этом роде, - неуверенно ответил полковник.

– Гм, небольшое нервное расстройство!
– торжественно заключил врач и, достав из кармана большую коробку, вынул из нее несколько порошков и вручил своему, страдающему нервным расстройством пациенту со словами:

– Три раза в день по одному порошку после еды. Оставшись один, полковник расслабленно подошел к письменному столу и

опустился на стул. В ушах у него звенело, голова кружилась. У него не было никакого желания работать. Эта история испортила ему все настроение. Ему хотелось уйти домой, улечься в постель и проспать непробудно несколько дней подряд. Он посмотрел на красную розу в гильзе из-под французского снаряда, скользнул взором ниже, пробежал по книгам, и вдруг взгляд его приковал большой лист бумаги, на котором крупными каллиграфическими, буквами были написаны слова: ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА.

Против своей воли полковник с бьющимся от ужаса сердцем начал читать странную просьбу, оставленную у него на столе. Тело его трепетало как в лихорадке, искрящиеся безумием глаза пропускали целые строки:

"...и так как в теперешнем моем положении я не могу больше служить мишенью для новобранцев, покорнейше прошу Вашего ходатайства, Господин Полковник, чтобы мне была дана рота или, если это невозможно, уволить меня в запас с полагающейся мне по законному праву пенсией по фельдфебельскому чину..."

– Нет! Тут что-то не то!
– заорал командир полка и выбежал вон.

– Где чучело? Представить немедленно чучело!
– гремел вдали его голос.

В казарме поднялась суматоха.

* * *

В сущности вот как было дело.

Когда наш сорви-голова пробрался ночью к соломенному человеку и пришил к его рукаву желтые фельдфебельские нашивки, он просто хотел подшутить над виновником всех своих страданий в казарме, не вкладывая никакого более глубокого смысла в свой поступок.

Однако произошло как раз такое, чего никто никогда не мог допустить. Это было невероятно и глупо, нелепо и страшно в одно и то же время, и все-таки это был факт. Чудотворная сила фельдфебельских нашивок одухотворила бездушное соломенное чучело и пробудила у него сознание живого человека. Сначала чучело пошевелило слегка своими ногами, после этого подняло украшенную нашивками руку и, наконец, глубоко вздохнуло, помигало глазами и вышло из деревянной рамы.

В его соломенном мозгу, как луч молнии, проблеснула вся картина его казарменного бытия до нынешнего дня, чучело почувствовало внезапную боль от всех своих старых ран, потом все это мгновенно исчезло, и в голове его всплыла смутная мысль о его новом, фельдфебельском величии. Чучело смело прошло пустынный казарменный двор, вошло в помещение, поймало на месте преступления часового и дежурного по роте, игравших в шашки, и начало ругать их так, как. не ругал еще ни один фельдфебель до сих пор. Оно даже жестоко пнуло часового, пригрозив, что оторвет ему уши.

Безгранично довольный своим первым фельдфебельским подвигом, соломенный человек зашагал дальше и заглянул в пустующую канцелярию, полуосвещенную сквозь маленькое стеклянное окошко в двери горящей в коридоре лампой. Он вошел в канцелярию, но тотчас же отступил назад, смущенный страшной картиной, висевшей на противоположной стене. На этой картине был изображен солдат в легендарном положении "к бою", пробудивший в его памяти ужасные воспоминания недавней его жизни в казарме, и в то же самое время его озарила счастливая мысль.