Солженицын и колесо истории
Шрифт:
Солженицын рассказал о своем обращении к Суслову, на которое нет ответа. (Ему казалось, что Суслов откликнется, поскольку когда-то в театре он подходил сам и жал руку Солженицыну.) Ростропович рассказывал светские новости. А.Т. был доволен этим посещением, но еще более был доволен вышедшим, наконец, 5-м томом. Оля рассказала, как он гладил его, из рук не хотел выпускать.
8. III.71
С утра поехал в Пахру, захватив букетик подснежников для М.Ил. У А.Т. сидел Гердт [160] . Временами кажется, что он слышит тебя, все понимает,
160
Гердт Зиновий Ефимович, сосед по даче в Пахре, актер.
Он решил, что врачи навредили ему, и ожесточился против них. М.Ил. говорит, что он всех их от себя гонит. Когда я за обедом попробовал тронуть эту тему, он страшно заволновался, стал выкрикивать свое «ну, ну, ну» – и потом с отчаянием и чуть ли не стукнув кулаком по столу, крикнул: «Отрезали голову». Это было так страшно, что первую минуту мы с Гердтом совсем растерялись, а М.Ил. заплакала. Видно, он думает, что его понапрасну облучали, и это его убивает. От лекарств он стал отказываться начисто.
Очень горько, когда он хочет что-то сказать, а его не понимают. Так сегодня перед началом обеда он говорил – «плеснуть, плеснуть», М.Ил. думала, что речь о вине, и не понимала его, и только когда мы все уже перебрали, теряясь в догадках, о чем он просит, а он, зарычав на нашу бестолковость, пошел в ванную – поняли, – он вспомнил, что надо помыть руки.
Читает он мало. Роман Солженицына так и развернут на столе на 38 стр. «Туго идет?» – спросил я. «Туго, туго», – согласился А.Т. <…>
16. IV.71
Член коллегии МИДа Капица, выступая в какой-то закрытой аудитории, сказал, что с Солженицыным некогда было разбираться до съезда [161] , а теперь с ним дело будет быстро решено. Будто бы готовится закон, согласно которому появление за границей любого письма, заявления, произведения советских граждан будет караться лагерями со сроком до 8 лет. Досадно, что все это полумеры. «Собрать все книги бы да сжечь». <.. >
161
30 марта 1970 г. открылся XXIV съезд КПСС.
5. V.71
Заезжал к Ивану Сергеевичу. Подарил ему пластинку А.Т. Он слушал ее сосредоточенно, потирая руки, глубоко уйдя в кресло. Говорили об А.Т. И.С. вспоминал, как начал дружить с ним. Он приехал зимой в Карачарово, и они вдвоем прожили в маленькой комнате с камином (где заяц на печке) несколько дней.
Много и хорошо говорили – и только раз чуть не поссорились из-за Толстого (И.С. вспомнил слова Блока, что лучший рассказ у Толстого «Алеша Горшок», и, видно, соглашался с этим, а А.Т. сердился.)
Говорили об Исаиче, Иван Сергеевич расспрашивал о его жене. «Он, должно быть, все же жестокий человек. Давайте выпьем за нежестоких людей» [162] .
Ростропович недавно говорил Гале М-ой, что С[олженицын] очень лестно высказывался обо мне. Это любопытно. Не жалеет ли уж он о прошлогоднем? Боже, как обернешься назад – сколько сердца у меня это отняло.
17. VII.71
<..>
Солж[еницын],
162
«Дружба народов», 2004, № 10. Публикация дневника за октябрь – декабрь 1970 г., январь – май 1971 г.
А между тем его продолжают прорабатывать закрытыми путями. В Серпухове на собрании научных работников докладчик в штатском расписывал всю его историю с женой и сказал: «Единственная несправедливость по отношению к нему – это то, что он советский гражданин. Видно, все еще дебатируется вопрос высылки. <…>
Ростроповича дача и Романова из Главлита – рядышком. Как-то едет Романов, а навстречу машина с веселым, смеющимся чему-то Солженицыным. Романов чуть в кювет не съехал. Картина! <…>
29. VII.71
Заходил Жорес [163] . Рассказывал о Солженицыне и Нат. Ал. Нехорошо все это, даже записывать не хочется. Она тронулась разумом, конечно, да и он хорош.
Читаю «Август 14-го». Первое ощущение – счастья, давно такого не читал, забыл, что может существовать такая проза. Один язык чего стоит – это не холодный способ обработки материала, а горячий; фраза не складывается из готовых слов-кирпичиков, а лепится, как кувшин, под руками гончара, обминается в живую и еще теплую форму.
163
Жорес Александрович Медведев.
Есть, правда, и неудачи: «обслуга» вместо «прислуга» невозможно для 14 г. – и т. п. Очень хороша война, сам Самсонов, Воротынцев в некоторых главах, Ник. Николаевич и мн. др. Да и размах богатырский, и рука художника, который точно знает, как человека ввести в комнату, осветить, посадить, чтобы была и картина и характер.
Но много и разочарований. Война все же в основном – по горизонтали, на уровне корпусного начальства, а не по вертикали художественной – от генерала до солдата. Операции стратегические показаны очень вкусно, чувствуется «военная косточка». Да и материал, видно, собран впервые, он им дорожит, боится обронить крохи со стола. Я очень это понимаю – жалко таким материалом, только тебе известным, пренебречь. Но военное исследование, за которое вполне можно дать степень доктора военно-исторических наук, несколько теснит здесь роман. Голоса солдатские образуют что-то вроде шумового фона, а лиц нет, нет Ивана Денисовича. Генералов же – с избытком.
Понятно, куда он метит: война как условие разрухи и революции. Но тенденциозность очевидна в таких лицах, как Ленартович. Если он против «оборончества», ему бы пропаганду вести в войсках, а не бежать в плен.
Воротынцев же – чуть голубоват. Такие полковники бывают у Симонова; все валится, трещит, а он везде поспевает, ничего не боится, самолично, против приказа, организует оборону и т. п. «Мирные» сцены – почти все провальные.
В части идеологии – очень многое почерпнуто из «Вех», да еще приправленных современными интеллигентскими разговорами: даже отношение к Средним векам как некому идеалу.