Сомали: Черный пират
Шрифт:
Треск автоматных очередей сменился эхом орудийных выстрелов. Всё смешалось в доме негров. Танкам больше особо стрелять было некуда, а по пехоте, как по воробьям, бессмысленно. Пехоту надо давить. Вот они и утюжили двор части, взрывая траками землю и раскатывая попавшихся под гусеницы раненых бойцов. Следом, прикрываясь корпусом бронированных машин, бежали солдаты, ведя прицельный огонь по убегавшим штурмовикам.
Напавшие на воинскую часть повстанцы стали отступать, спасаясь от неминуемой гибели. Правда, ни о каком организованном отступлении речь
Вслед за драпающими повстанцами устремились и оба танка (третий, видимо, так и не завёлся), а через некоторое время из ангара выкатились два БТР-40, увешанные солдатами как безвкусно оформленная гирляндами новогодняя ёлка.
Ощутив на себе всю мощь огня крупнокалиберных пулемётов и неся невообразимые потери, повстанцы без оглядки бросились прочь.
Грохоча гусеницами и пыхая огнём из всех имевшихся стволов, танки начали преследование. Некоторые штурмовики ещё отстреливались, хотя всем было уже ясно, что исход боя предрешён. Настало моё время. Привстав, я заорал:
— По первому танку всем гранатомётчикам: огонь!
Двое повстанцев встали и, направив свои РПГ-7 на первый танк, выстрелили. Вырвавшиеся из стволов снаряды, обгоняя друг друга, рванули вперёд, оставляя позади себя хвост ракетного пламени. Первая граната попала в пулемёт танка, заставив его заткнуться. Второй же снаряд угодил в башню и прожёг её. Детонировал боекомплект, и раздался ещё один оглушительный взрыв!
Рвануло так, что башню сорвало и откинуло далеко в сторону, вверх устремился яркий сноп огня, и заживо сжигая тела экипажа танка.
— Огонь, грёбанные негры, огонь! — орал я. — Огонь, суки!
Я не уверен, можно ли было разобрать хоть что-то в этой канонаде, но со всех сторон послышались короткие и длинные автоматные и пулемётные очереди. Повстанцы открыли ответный огонь, словно услышав мою команду.
— Огонь! Огонь! Огонь! — надрывался я в животном крике. — Огонь!
Кто-то не выдержал напряжённости боя и бросился бежать.
— Смерть предателям! — крикнул я, и длинная автоматная очередь прервала бег труса, сбив на ходу и швырнув сломанное тело в высокую траву. — Огонь, огонь, огонь!
Негры, как убегающие, так и атакующие бросились в разные стороны или попадали на землю, чтобы тут же начать огрызаться короткими очередями. А меня накрыло: второй танк, лязгая ржавыми гусеницами, неумолимо надвигался прямо на меня.
— Да хер тебе! Хер! На, падла, получай!
Гранатомёт, что всё это время висел за спиной, молниеносно оказался в моих руках. Танк, стреляя из пулемёта, ехал в мою сторону, но пулемётчик промахнулся, и очередь прошла чуть левее. Коротко вскинув гранатомёт к плечу, я на мгновение прицелился и нажал на спуск.
Выстрел попал в башню танка и прожёг её, взорвавшись внутри. Танк загорелся, распахнулись люки, и из них полезли танкисты.
Скинув на землю гранатомёт, я взялся за автомат. Вид полыхающих танков несколько поубавил пыл атакующих сомалийцев. А повстанцы, наоборот,
Ещё две гранаты полетели в сторону врага, подорвав кирпичное заграждение и взорвавшись где-то во дворе части. Последнюю свою гранату я попридержал и, отбросив автомат, подхватил чей-то пулемёт. Мои три десятка сдержали наступающих, дав остальным возможность смыться. Но и нам пора! Поэтому, поливая автоматным огнём стан неприятеля, мы стали отступать.
Периодически отстреливаясь из пулемёта, через десяток минут я со своими бойцами оказался на безопасном расстоянии. Оценив состояние выживших, скомандовал догонять других повстанцев, что без оглядки неслись вперёд.
Долгое время нас никто не преследовал. Но вот издалека послышался комариный звук работающего на пределе своих сил танкового двигателя. Вскоре показалась одинокая башня Т-54, а вслед за ней, неуклюже переваливаясь на ухабах, ползли два БТР-40, на броне которых виднелось по пулемёту КПВ 14,5 мм калибра.
Я оглянулся, остатки нашего отряда уже почти добрались до грузовиков. Мой резерв бежал самым последним, время от времени тревожно оглядываясь на преследователей. Командира всего отряда я нигде не заметил, зато видел своего сотника. Его разорванный пулемётной очередью труп орошал своей кровью небольшой пятачок земли возле ворот воинской части.
— Занять оборону! — выкрикнул я.
Но куда там! Большинство несостоявшихся штурмовиков припустило лишь ещё быстрее. Даже пристрелить никого не удалось. Ну, да ладно, потом это сделаю, если выживу.
Несколько человек из моих трёх десятков всё же послушались и задержались, рухнув в сухую жёсткую траву. Понятно, что автоматная очередь танку — как слону дробина! Но хоть так.
Поискав глазами гранатомётчика, я заметил лишь одного и (о, чудо!) даже с гранатомётом в руках. Второго нигде не было видно. Потеряшка чёрная! Хотя, может быть, я зря клевещу на него, и он где-то лежит с пробитой пулей ключицей и истекает кровью?
Война никого не бережёт и не допускает снисхожденья, она берёт всё сполна и в полной мере. Странно, слова: война, смерть, жестокость — все женского рода. Однако воюют не женщины, а мужчины. Правда, есть ещё «любовь, жизнь, доброта»… Вот так и живут по соседству: война и любовь, смерть и жизнь, жестокость и доброта. Нет, всё-таки у войны не женское лицо…
Танк меж тем увеличил скорость, изо всех сил стараясь нагнать нас, и вскоре оказался совсем рядом.
— Стреляй в БТР! — заорал я своему коллеге по оружию.
Тот, дрожа всем телом, кивнул и направил оружие на одну из бронемашин.
— Стреляй, сука, — повторил я, прикладывая к своему плечу гранатомёт и щуря левый глаз.
Прицел словно чуть приблизил танк, чётко показав его небольшую, сплюснутую книзу башню. Так что цель было видно очень хорошо. В это время пулемётчик из танка открыл огонь трассерами, поджигая сухую траву.