Сомнамбула
Шрифт:
(41)
«Я работаю гувернанткой в респектабельном семействе.
Мой подопечный — юноша пятнадцати лет с хорошими манерами и безупречным цветом лица. Родители, нанимая меня, пригрозили: если они узнают, что я соблазнила их сына, в тот же день отдадут меня в публичный дом. Мы вам устроим, так сказать, работу по специальности. Хозяин дома произнес эту фразу с видимым удовольствием, облизывая губы. Сносить оскорбления, однако, тоже входит в мои обязанности. Я промолчала и подписала все, что требовалось.
У себя в комнате я прочла столько романов, где
Во время игры в теннис мы упустили все мячи, пришлось уйти домой раньше времени (выигрыш — одна минута). Стараясь не ускорять шага, держались на обычном расстоянии, шли по аллее парка, понимая, что мы не одни, и это было мучительно. Зайдя в дом, поставили в угол теннисные ракетки, поднялись и спустились по лестнице — обычный путь в гимнастический зал. Там, на лестнице, в глухом углу я схватила его руку, поцеловала и прижала на мгновение ко лбу. Это все.
Когда мы снова вышли на корт, на улице уже стемнело, и мячи в траве потерялись навсегда».
(42)
Если бы кому-то пришло в голову собрать их и пересчитать. Нехватка одного мяча — неоспоримая улика. Но они не догадались.
Расследование продолжается. Ракетки в углу, показания очевидцев, записи видеокамер, хронометраж пребывания на лестнице — у них нет доказательств, но я знаю, дело движется к концу.
Мне остается только одно. Сможешь ли ты простить меня?
Мы больше никогда не увидимся.
«Местные жители заметили двух ребят, живущих в лесу. Мальчик уходил на охоту, а девочка готовила ему еду в зимних кастрюлях с такими толстыми стенками, словно хотела обогреть его изнутри. Горожане сочувствовали детям, приносили еду и оставляли ее на пороге землянки. Малюткам пришлось нелегко, говорили в городе, они прошли через тяжелые испытания».
(43)
«Городская окраина, завод по производству асфальта.
Мальчик и девочка, подростки. Он наступает, она уклоняется — игра, которая нравится обоим. Мальчик упирается руками в заводскую стену, как бы обнимая девочку, но не касаясь ее. Отступать некуда. Поверх стены протянута колючая проволока, над ней — дымящаяся труба, но это не имеет значения. Им хорошо вместе.
Он что-то говорит ей, решительно, страстно, как говорят дети. Она смеется. Он целует ее. Она достает из сумочки зеркальце и смотрит на себя, потом вынимает ярко-алую помаду и красит губы. Он стирает помаду и снова целует ее. Не следует думать, что они по-разному вовлечены в игру — все происходящее одинаково важно для них обоих.
Дети выглядят взрослыми, но это только видимость. Ни один из них не сделал решающего шага за границы защищенного пространства.
Прошло несколько лет. Юноша вырос. Мы видим его лицо в гриме. Грим одноцветный, черный, в стиле арт-деко (энциклопедия — см. также модерн, югендстилъ).Черные
Объяснение у стены ни к чему не привело. Юноша не смог задать вопрос, и они не покинули защищенное пространство. Девушка ждет. По утрам она накладывает черный грим и отправляется на работу».
(44)
«Черноволосая девушка с густой челкой, падающей на глаза, знаменитая скрипачка на гастролях в нашем захолустном городке.
Мы одного возраста. Знаю, что она звезда, но пробираюсь к сцене и жду, когда она выйдет на поклон, чтобы сказать ей (быстрее, у тебя пятнадцать секунд, и четче, она плохо слышит, особенно на левое ухо): мы когда-то вместе ходили к одному учителю музыки. Правда, я больше не играю.
Конечно, она меня не узнала, если вообще поняла мои слова. Она похожа на человека, сбитого с толку. Провинциалка, впервые оказавшаяся в большом городе.
Пользуясь суматохой, я беру ее за руку, веду к служебному входу и сажаю в такси. По дороге она лунатически смотрит в окно и изредка что-то отвечает, наморщив лоб, с трудом подбирая слова, как будто говорит на иностранном языке. Я стараюсь быть деликатной и не задавать лишних вопросов. „Ты много путешествуешь, наверное“. Она — растерянно, не глядя на меня: „Да. Отдыхаю? — иногда, в деревне… У меня там летний домик… Или резиденция… Точно не помню…“
Она совершенно одна, не считая толпы антрепренеров, не замужем, детей нет (как же так, а знаменитый дирижер, толстый, вислощекий сангвиник?). Только музыка.
Я даже не знаю, куда меня завтра повезут.
Ты правда меня не помнишь?»
(45)
Хотела бы я быть такой, как она. Незамужней, бездетной, в настроенном пространстве между деками, где звуки превращаются в солнечную рябь, стоячие волны гамм,
пустые классы ступеньки клавиши,
канифоль и огонек такси.
* El; F2 АЗ
В зал входит парочка, устраивается в заднем ряду.
Он: Тут как раз про любовь.
Она: А мы не опоздали? Никого нет.
Он: Ну и прекрасно. Значит, мы одни.
Она: Ты нахал.
Он: Почему это?
Она: Сам знаешь.
Он: Я все начисто позабыл.
Она: Рассказать тебе?
Он: Лучше покажи.
Хихиканье, возня.
Она: Смотри, продолжение.
«Мой жених приходил к отцу, чтобы поговорить о нашей свадьбе. Отец хвастает: „Я продержал этого хлюпика на ногах, он просил разрешения сесть, а я не позволил. Нечего, пусть помучается“.
Я прихожу в ужас — в школе ему разрешали лежать даже на уроках, ведь он серьезно болен. Вскоре после этого разговора мой жених умер».
(46)
«Ну вот. Ты уже большая и все понимаешь.
Меня одевают „подруги невесты“, которых я вижу впервые. Подруги все как одна старше меня и у них очень опытный вид. Платье сидит превосходно, и я в нем, конечно же, хороша.