Сомнамбула

Завершнева Екатерина

Я понимаю, что должна попросить ее о ребенке, но у меня с собой ничего нет. Вокруг алтаря рассыпаны бусинки, стеклянные шарики, рисовые зерна. Я подбираю их с земли, но они текут сквозь пальцы как песок. На моей ладони остается только спинка мертвой пчелы, ее легкое пустое тельце, которое я и кладу в лунку. „Дай моему ребенку родиться здоровым, и пусть мы будем вместе, будем счастливы“.

Я даже не знаю, к кому только что обращалась.

Нас обнаружили, торопят. Колонна снова собрана, рядом разбитные фабричные

бабенки, они потешаются над моим огромным животом, спрашивают у мужа — а что, ваша жена уборщица? Я знаю, нужно молчать.

А вот и место постоянного содержания. На входе проверяют документы, вертушки только в одну сторону. На рукав клеится одна метка, в руку дается другая (шибболет). Высокий красивый офицер с белыми ресницами. Я стараюсь попасть к нему в очередь, чтобы объяснить. Моя девочка родится здесь, значит, у нее будет гражданство. Офицер соглашается. На будущего ребенка выдается истинный пропуск — клиновидный камень кирпичного цвета, цвета шлака, похожий на ископаемое орудие труда (наконечник, скребок).

А ведь это шанс и для тебя, говорит мне муж. Главное — молчи.

Ты должна во что бы то ни стало родить этого ребенка».

(19)

Богоматерь всех скорбящих, пусть она никогда не узнает. Пусть она будет счастливей, чем я. Обычная просьба любой матери. Ее можно выполнить разом, на всех. Все женщины в твоем гроте на одно лицо.

* El S2 J3; El S2 W3 начало таксона ветви

новая тема

A.: Налицо, однако, ключевые признаки эмоциональной сферы шизофрении. Безжизненные пространства. Черви. Механистическая модель.

B.: Пожалуй.

A.: Но это, так скажем, поверхностный диагноз. Надо вводить поправку на погружение, поскольку картина психоза возникает во время сновидного регресса к архаическим слоям психики. Наш наблюдатель проходит через искусственное обострение, спровоцированное исследованием. С другой стороны, здорового человека трудно спровоцировать.

B.: Согласен. А как вам понравилась ее систематика?

A.: И не говорите.

B.: Все по полочкам, как в аптеке. Каждому сюжету соответствует особый код — характерная педантичность.

A.: Члены семьи, дети, муж, и со всеми что-то происходит… Какой у нее, однако, разветвленный бред.

B.: Да, система многокомпонентная, но что касается степеней свободы… Шаг влево, шаг вправо… Она добровольно идет в тюрьму, да еще уговаривает себя и других, что они попали в лучший из миров.

А.: Именно. На галеры.

В.: Сон вообще штука принудительная. Я, например, во сне даже бегать не умею.

A.: А летать?

B.: А вы?

A.: Я все больше сплю без сновидений. И меня это вполне устраивает.

B.: Интересно, она хотя бы попытается сбежать оттуда или будет ждать спасителя?

И.: Вообще-то случаи выхода за пределы индивидуального сценария крайне редки. Однако вопрос сформулирован в точку — к теме побега мы еще вернемся через пару-тройку сюжетов.

снаружи

и внутри

«В поточной аудитории демонстрируется новое изобретение — шлем для проекции индивидуальных мыслеобразов на экранную поверхность(так написано на афише). Мы прогуливаем лекции по нормальной анатомии — почему бы не посмотреть на мыслеобразы?

Никаких электродов, гладкий серебристый шлем вроде мотоциклетного. Технология еще не отработана, изображение не удается сфокусировать, говорит человек за кафедрой, мы видим только разноцветные живые пятна, сливающиеся друг с другом вопреки законам смешения цветов (значит, мысли ведут себя иначе, чем цвета, — интересно, правда? но как же они будут выпутываться, если они узнают мысли по их окраске?). Внезапно меня приглашают на сцену. Вы, вы, девушка. Или молодой человек рядом с вами, пожалуйста.

Если я не пойду, организаторы начнут приставать к тебе. А ты, кажется, не готов продемонстрировать публике свою мысленную палитру. И я иду.

Вылезаю из-под шлема розовая от смущения. На экране — твое улыбающееся лицо. В моей голове нет ни одного пустого места, она вся занята тобой. Смешно, конечно.

Это старые, очень старые снимки. Ты таким себя и не помнишь, и глядишь на себя удивленно, как на послание с того света. Ты такой, как сейчас, двадцати с небольшим лет, но улыбка…

Аудитория провожает меня аплодисментами. Человек за кафедрой протирает очки салфеткой, водружает их на нос, он растерян. По-видимому, говорит он, наш аппарат фиксирует только в высшей степени стабильные и четко оформленные мыслеобразы. Из самых глубин нервной ткани.

Поздравляю вас, профессор, доносится возглас с галерки. Вы, кажется, решили задачу Калиостро и сконструировали детектор любви. Вскоре им оснастят все дворцы бракосочетаний, на добровольных началах, разумеется».

(20)

*Е1

A.: Однако…

B.: «Дорогой профессор, вы напрасно пытаетесь увидеть то, что не поддается отображению» — таков истинный смысл этого эпизода. Остроумно, ничего не скажешь.

A.: Да бросьте вы… В эпизоде фигурирует четкий и устойчивый мыслеобраз, так что ваши остроумные высказывания бьют мимо цели. И вообще, это старая песня: невыразимое, несказанное, мистическое, и прочее, и прочее. Иррациональное есть не более чем резерв для рационального, т. е. потенциально объяснимое. Все объяснимо, дайте срок.

B.: Да, но тогда получается, что иррациональное первично. Наука растет на нем как плесневый грибок на питательной среде.

А.: Ерунда. То есть я хотел сказать — ну и что. Иррациональное вне науки. Мы вообще не можем рассуждать об этом первичном, пока оно не даст о себе знать в виде вторичных процессов. То есть пока не начнется исследование. Само по себе невыразимое и несказанное просто не имеет смысла.

В.: Именно! Однако спешу заметить, что мы вернулись к тому, с чего начали.