Сон с четверга на пятницу
Шрифт:
– Как думаете, доктор, она правда попадает в другой мир, когда засыпает? – спросил он вдруг.
Доктора этот вопрос застал врасплох.
– С научной точки зрения, все это ерунда, – сказал он.
Гуськов дернул изуродованной щекой.
– Меня не волнует научная точка зрения, – небрежно проговорил он. – Меня интересует ваше личное мнение.
Макарский рассеянным жестом поправил на носу очки.
– В мире существует много непостижимых вещей, – негромко произнес он.
– Это не ответ, доктор.
– Знаю. Но
Веки Насти дрогнули.
– Она приходит в себя, – сказал Гуськов. – Док, после того, как я с ней поговорю, вам придется кое-что сделать.
– Что именно? – сипло спросил Макарский.
– Вколоть ей какую-нибудь гадость из вашего арсенала. Такую дозу, чтобы у нее расплавились мозги и чтобы она забыла даже свое собственное имя.
– Вы хотите превратить ее в овощ?
Гуськов усмехнулся:
– Скорее в зомби. Вы ведь сумеете это сделать?
Доктор снова поправил очки, но на этот раз это был скорее жест отчаяния.
– Ваше предложение не будет одобрено, – произнес он нервным, взвинченным голосом. – Вы и сами это знаете.
– Мы не будем ни с кем советоваться, – сухо проговорил Гуськов. – Сделаем все сами.
Настя что-то пробормотала, и веки ее снова затрепетали. Начальник охраны смотрел на нее холодно и задумчиво.
– Она что-то знает, – сказал он. – Даю голову на отсечение.
– С чего вы взяли?
Гуськов покосился на доктора колючим взглядом и ответил:
– Чую. Я всегда чую опасность. И сейчас этой опасностью не просто пахнет, а прямо-таки воняет.
– Она нужна нам здоровой! – произнес Макарский.
Гуськов медленно покачал головой:
– Нет, не нужна. И вы это знаете.
– Вы ее не тронете!
Начальник охраны вздохнул и коротко приказал:
– Семенов, успокой доктора.
Охранник тут же вскочил со стула, подошел к Макарскому и, ни слова не говоря, молниеносно и хлестко ударил его кулаком в челюсть. Голова Макарского мотнулась в сторону, очки слетели с носа, ноги подкосились – Семенов подхватил падающего доктора на руки и аккуратно положил его на пол.
– Сделано, шеф, – отрапортовал он. – Очнется минут через десять.
– Молодец, – похвалил Гуськов.
В эту секунду Настя открыла глаза. Посмотрела на Гуськова мутным взглядом, сглотнула слюну и сбивчиво пробормотала:
– Что… происходит? Где я?
Гуськов улыбнулся.
– С возвращением в реальный мир, милая!
Прошло еще несколько секунд, прежде чем Настя осознала, что вернулась в жуткий мир, лишивший ее мужа и сына.
– Нет! – крикнула она тогда и попыталась встать с кушетки. – Нет, не хочу!
Гуськов положил ей руку на грудь и надавил, заставляя Настю снова лечь.
– Все в порядке, – сказал он доброжелательным голосом. – Вы спали, а теперь проснулись.
Настя заплакала.
– Ну-ну-ну… – Гуськов улыбнулся и погладил Настю ладонью по щеке. – Все будет хорошо. Сейчас мы немного
– Не хочу в палату… – со слезами в голосе произнесла Настя. – Не хочу в палату.
Она заплакала пуще прежнего, и в слезах ее было столько горя и отчаяния, что, казалось, в лице Гуськова на мгновение что-то дрогнуло.
Настя видела его лицо как в тумане. Она чувствовала горячие слезы, льющиеся по ее щекам, слышала свой голос, но на всем этом был налет нереальности, кошмарного полусна, однако сознание быстро возвращалось к ней, и мир, в котором Алексей был жив, быстро отдалялся, уплывал, словно чья-то невидимая рука стирала его из памяти Насти.
– Нет! – крикнула она в отчаянии. – На надо!
Гуськов присел на край кушетки и наклонился к ней.
– Ну-ну-ну… – снова ласково проговорил он. – Все хорошо.
На верхней губе Гуськова поблескивали крошечные капельки пота. А когда он улыбнулся, Настя увидела на его зубах желтоватый табачный налет, а ее ноздри уловили запах пота и дорогого лосьона после бритья.
Настя хотела поднять руку и оттолкнуть его, но рука не подчинилась.
– Что?.. – хрипло произнесла она. – Что происходит?
– Я пристегнул ваши руки к бортикам кушетки, – все с той же сочувственной улыбкой сказал Гуськов. – Это для вашей же безопасности.
– Вы… – Настя сглотнула слюну. – Вы не имеете права меня тут держать.
Гуськов взял в руку ее пальцы, поиграл ими задумчиво, а потом вдруг сжал. Настя вскрикнула.
– Вам придется рассказать мне все, что вы знаете, – с улыбкой сказал Гуськов. – Иначе я сделаю вам еще больнее. Намного больнее.
Продолжая сжимать ее пальцы левой рукой, начальник охраны положил правую руку ей на бедро.
– Я не злодей, – проговорил Гуськов, глядя ей в глаза. – Я просто делаю свою работу.
Рука его скользнула выше, под полу ее халата. На секунду рука замерла, а затем передвинулась еще выше. Настя застонала. Лицо Гуськова слегка порозовело, глаза заблестели неприятным сухим блеском. Его пальцы сдвинулись под халатом у Насти и через секунду грубо и бесцеремонно проникли ей в лоно.
– Нет… – простонала Настя. – Пожалуйста, не надо.
Гуськов вынул руку из ее промежности и поднес ее к своему лицу. Ноздри его слегка дрогнули, а в глазах застыло выражение блаженства.
Он снова посмотрел на Настю и вдруг уловил в ее взгляде не страх или отчаяние, а презрение и брезгливость. Словно она смотрела не на своего мучителя, от которого зависело само ее существование, а на грязного пьяницу, который клянчил у нее сто рублей на опохмел.
Гуськов чувствовал, что в недрах этого хрупкого женского тела прячется стержень, который ему не согнуть и не сломать, как бы он ни кричал и ни размахивал кулаками. Прежде, в ту пору, когда Гуськов работал в тюрьме, ему уже приходилось видеть такой взгляд. И он не сулил ничего хорошего.